Радуга — дочь солнца

Однажды в начале зимы, когда была нелетная погода и батарея находилась в тылу, солдаты отдыхали и приводили себя в порядок. В баню, которую устроили в низкой землянке, Мишка пришел после всех, когда все уже помылись и вода остыла. Бросив в железную бочку-вошебойку одежду и подшуровав под ней огонь, он, голый, в одних сапогах, держа в руках брезентовый бумажник с документами и письмами, полез в сырую остывшую землянку. Когда он, наскоро вымывшись, выбрался наружу, от его одежды остались дотлевающие лохмотья. Насунув сапоги на босую ногу (портянки тоже сгорели), Мишка уже в темноте побежал через сосновый лес в расположение батареи. Возле крайнего орудия его остановил часовой и держал на снегу до тех пор, пока не пришел начальник караула и не разобрался, в чем дело. Закоченевший Мишка вскочил в первый попавшийся блиндаж. В нем жили девушки-связистки. Они крутили трофейный патефон и когда увидели голого Мишку, скатившегося в проход под мотив «Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый, развевайся, чубчик, по ветру», то вначале испугались, но тут же опомнились и закутали парня в жесткое солдатское одеяло. Старшина скрепя сердце принес ему новое обмундирование и стакан водки. Мишка храбро выпил (первый раз в жизни), и ему сделалось от водки дурно, началась рвота, пришлось вызывать военфельдшера, провозились с ним чуть не всю ночь, и старшина проклинал все на свете.

А через несколько дней старшину едва не хватил удар, когда он увидел заряжающего первого орудия, стоящего перед командиром батареи по стойке смирно и без сапог. Оказалось, что ночью он зачем-то ходил в старые немецкие окопы, запутался там в колючей проволоке и оставил сапоги, так как они все равно «пришли в полную негодность».

И теперь, взвесив все это, Мишка никак не мог решить, стоит идти к старшине или не стоит. Решив наконец, что попытка — не пытка, он поднялся и кинул на плечо карабин дулом вниз.

Вернулся он очень скоро и, повертев в руках изуродованную и совершенно бесполезную теперь фляжку, забросил ее на земляную крышу блиндажа.

— Ну как? — спросил Артюхин.

— За наган хватается.

— Схватишься, — сочувственно сказал Артюхин. — Добрые сапоги были, а теперь вот в обмотках ходишь. Ты зачем к фрицам в окопы лазил?

— За аккордеоном.

— Чего?

— У них, говорят, в каждой землянке по аккордеону. А у нас на всей батарее даже гармошки нет. На сухую-то скучно петь. Потому у нас даже в строю плохо получается. А если бы аккордеон…

Артюхин не дослушал и приказал Мишке идти чистить материальную часть.

3

Нога у кролика срослась, его назвали Дымком, и он стал жить на батарее.

А вскоре очередная проделка Мишки Сараны (на батарее его звали Сатаной) привела к самым непредвиденным последствиям.

Надо сказать, что у Мишки был приятель — приблудившийся тринадцатилетний парнишка, оставшийся без родителей и состоявший теперь при штабе полка. Этот «сын полка» был такой же непоседа и сорванец, как и сам Мишка. Откуда-то они узнали, что немецким фаустпатроном можно сбить с танка башню, и решили проверить это на практике. Такая возможность представилась им очень скоро. Два немецких танка, подорвавшиеся на минах, стояли на виду и представляли отличную мишень. Как-то рано утром, когда еще не рассеялся туман, они натаскали в окоп фаустпатронов, подождали, пока туман поднимется над лесом, и стали швырять патроны в танки. Немцы всполошились, видимо подумали, что русские что-то затевают, и в ответ ударили из шестиствольных минометов. Только по счастливой случайности ребята не были убиты и, переждав обстрел, прибежали на батарею грязные и испуганные.

Комбат припугнул Мишку трибуналом и приказал усилить наблюдение, опасаясь, что немцы могут не ограничиться минометным огнем, а пошлют еще и самолеты. Стараясь задобрить Артюхина, которому комбат учинил разнос за то, что не усмотрел за Сатаной, Мишка раздобыл у повара две сморщенные морковки и принес их кролику. На морковки Дымок не обратил внимания и вообще вел себя как-то странно. Встав на задние лапы, беспокойно водил своими длинными ушами, ворочал головой, словно прислушивался к чему-то. И вдруг начал испуганно метаться в сделанном для него загончике. Кролик отчаянно скреб землю, подгребал ее под себя и старался втиснуться в выкопанную норку.

— Братцы-славяне, а ведь он самолеты чует, — упавшим голосом сказал Мишка. — Пропал я, братцы. Подведет меня комбат под трибунал. Это точно!

Не успели вволю посмеяться над Мишкой, как раздался характерный прерывистый гул — и немецкий самолет-разведчик, получивший презрительную кличку «рама», появился высоко в небе. По нем не стреляли, чтобы не обнаружить себя, и «рама», сделав несколько кругов, улетела.

Таким образом Мишка не только избежал наказания, но вскоре сделался самым известным человеком в полку. Придуманная им теория «вторичного инстинкта», понять которую из его объяснений было невозможно, тем не менее давала блестящее подтверждение. Дымок безошибочно предупреждал о появлении немецких самолетов.