Радуга — дочь солнца

В Дорохове горела крайняя улица. Бой только что кончился. По дороге и рядом по полю, исхлестанному снарядами, не останавливаясь шли войска. Перекресток на опушке леса был так загроможден разбитой техникой, что пришлось остановить машину. Отблески пламени освещали почерневшие бока танков. На некоторых из них еще были видны затейливые эмблемы. Это были танки, приданные эсэсовской дивизии «Викинг». Командарм мельком взглянул на это железное кладбище и усмехнулся. У него в кармане до сих пор лежала разведсводка от 11 октября. Наряду с другими сведениями, в ней было сообщение о том, что офицеры дивизии «Викинг» поклялись первыми ворваться в Москву, и наутро, переодевшись в парадные мундиры, на танках с открытыми люками двумя колоннами двинулись по Минскому шоссе…

Теперь по этому же шоссе, только в обратную сторону, катились наши танки. Быстро удаляющийся шум боя, непрерывное движение войск к Можайску, первые встречи и донесения — все говорило о том, что наступление развивается блестяще.

На дороге остановился грузовик, и из него выпрыгнул батальонный комиссар Кабанов. Докладывая, он попятился в снег и так стоял, стараясь незаметно втянуть в короткие рукава полушубка свои большие закоченевшие руки. Ночью Кабанов попал в «спираль Бруно» и, выбираясь, в темноте потерял рукавицы.

— Поезжайте в восемьдесят вторую, — приказал командарм. — Бородинское поле вам знакомо. Надо упредить противника и не дать ему взорвать памятники русской славы. Вот возьмите. — И он протянул ему свои меховые перчатки.

До машины командарм дошел с трудом. Ему еще что-то докладывали, но он уже ничего не слышал. Откинувшись на сиденье, командарм крепко спал.

Дорога за горизонт

1

Дул резкий северный ветер, и небо еще не очистилось, когда Алексей встал за штурвал и отослал боцмана вниз. Катер набирал ход, обрастая пеной, и рубку то и дело заливало водой. Пришлось включить лампочку под козырьком, чтобы как следует разглядеть карту. Тонкая линия прокладки уводила на северо-восток и маленьким крестиком обрывалась за семидесятой параллелью. Там, скрытый расстоянием, в серой зыбучей мути крадется вражеский рейдер, а караван, идущий с востока, ничего об этом не знает. Три года длится война, и три года восточнее острова Диксон ходили караваны без конвоя. И вот появились рейдеры и подводные лодки. Да, говорят, еще какой-то новой конструкции. Теперь уж последует самый строгий приказ, и ни одного транспорта без охраны не выпустят. Но это будет потом. Сейчас он должен защитить караван своими двумя торпедами и крупнокалиберным пулеметом. Ничего другого на катере нет. А у рейдера — тяжелые орудия в броневых башнях и современное навигационное оборудование. Охотится он в одиночку и нападает неожиданно, по-пиратски. На то он и рейдер. Беззащитный караван он разнесет в щепки, не получив ни одной пробоины.

Волны стали длиннее и круче, и катеру было труднее ладить с ними. Залив кончился.

— Здравствуй, море, — сказал он и оглянулся.

На том месте, где была чугунная кромка земли, клубились облака и горизонт уже не просматривался. Он вздохнул глубоко, полной грудью, и весело помахал чайкам, устало летящим к берегу. Сейчас он не завидовал им.

Но все то время, когда шли заливом и огибали остров и прямой палец маяка указывал им путь, он чувствовал в себе такую тяжесть, как будто уносил на плечах ту землю, что осталась за кормой. Эта тяжесть навалилась на него сразу, как только Алексей явился в штаб за получением приказа и увидел кавторанга Северного. Приказ он слушал стоя, вытянув руки по швам и глядя прямо перед собой. Он видел лицо кавторанга — суровое очертание лба, плотно сжатые губы, тяжелый непроницаемый взгляд. И тем невероятнее было видеть на этом лице проступающее сквозь хмурую суровость немое человеческое страдание. Морщинки у глаз или складки в углах рта, а может быть, еще что-нибудь, но Алексей готов был поклясться, что этому человеку мучительно и больно…

Кавторанг шагнул навстречу и, отделяя слова, сказал:

— Вот пакет. Вскрыть в указанном квадрате. Выход в тринадцать ноль-ноль.

У Алексея на скулах шевельнулись желваки. Жгучий меловой холод пробился сквозь плотный загар задубелого, исхлестанного морем лица.

— Разрешите идти, товарищ капитан второго ранга?

С заученной лихостью кинул узкую ладонь к крошечному козырьку модно приплюснутой мичманки. А вот поворот не удался. За четыре года так и не научился этой премудрости. Да и длинные флотские брюки со вставками — не галифе — на это не рассчитаны и на стук каблуков тоже. Зато к двери шел твердым, уверенным шагом. Может быть, не таким уж твердым, но поджилки, во всяком случае, не дрожали. За это он может поручиться.

На улице он взглянул на часы. До выхода — два часа. Даже чуть больше. Два часа и шесть с половиной минут. Полный отдых. Самый полный.