Радуга — дочь солнца

На разъезде не было даже деревянной платформы, земля, пропитанная угольной пылью, источала запахи железа и креозота. Около полотна прогуливался мужчина в форменной фуражке. Очевидно, скоро должен был прийти поезд. Агриппина Фоминична, устало опустившись на чемодан, говорила Лиде что-то напутственное. Сашка деликатно отошел в сторонку и стал глядеть на воробьев, усевшихся на кустах черемухи.

Ему вдруг сделалось грустно. Просто невыносимо как грустно. Впору зареветь. И заревешь, если вдруг видишь, что здесь ты лишний. Вот они разговаривают о чем-то своем, а до него им нет никакого дела. Дотащил чемодан, и ладно. Сейчас мать ее уедет в Ленинград, а через два месяца и Лида, а он опять останется в деревне. В Ленинграде он никогда не был и, может быть, никогда не побывает, и велосипеда у него никогда не будет. Да и какой тут велосипед, когда даже штаны новые мать никак не может ему купить.

И вообще ему нечего равняться с Лидой. Когда они стали вспоминать, кому что нравится, он даже не знал, как ответить. Она сама больше всего любит стоять у памятника «Стерегущему». На нем изображены русские моряки. Открыв кингстоны, они тонут вместе с кораблем, но не сдаются врагу.

Тогда Сашка удивленно спросил, неужели настоящая вода льется.

— Ну конечно. Обыкновенный фонтан в виде водопада. Очень просто.

Ей хорошо говорить «очень просто». Она и в театре много раз была. Ленинград — это тебе не деревня.

Спугнув воробьев, Сашка сломал ветку черемухи и, чтобы хоть немного возвыситься в собственных глазах, стал отыскивать в себе какие-нибудь достоинства, которых не было у других. Но как ни старался, ничего такого отыскать не смог. Вот только если немецкий. Лучше его в школе немецкий никто не знает. У него одни пятерки, и учительница разговаривает с ним как со взрослым. Это уж кое-что значит. Правда, если бы не старшая сестра, он бы и немецкий не знал, но все-таки…

— Сашок, идя сюда, — позвала Агриппина Фоминична.

Она протянула ему половину булки и кусок колбасы. Сначала он отнекивался, потом взял и, отвернувшись, стал жадно есть.

Из-за поворота показался поезд. Паровоз усиленно пыхтел, заволакивая все вокруг дымом. Остановка была не больше минуты, и Сашка с набитым ртом подхватил чемодан и потащил его в вагон. Он спешил скорее уйти, чтобы не видеть, как Лида прощается с матерью. Он терпеть не мог, когда люди прощаются.

Они стояли и смотрели до тех пор, пока красная косынка Агриппины Фоминичны окончательно не растаяла в паровозном дыму.

— Пошли, — вздохнув, сказала Лида.

Чуть не до самой мельницы шли молча. Сашка на ходу доел колбасу, подпоясался ремнем и заправил рубашку. И сразу повеселел. Еще бы! Ведь они долго еще будут идти вместе, идти налегке.

— Мама сегодня какая-то странная, — задумчиво сказала Лида. — Все прошлое вспоминала. Про дедушку рассказывала.

— Твой дед буржуем был, — сказал Сашка.

— Нет, он не был буржуем.

— Как же не был, если у него в Ленинграде своя лавка была?

— Ну и что же. Все равно не был. А дядя мой, Дмитрий Фомич, погиб на льду Финского залива в бою с белогвардейцами. И мама одной из первых в комсомол вступила и до сих пор красную косынку носит.

— А ты чего не вступила?

— Думаешь, это так просто. Сначала заслужить надо.

— Ладно, — миролюбиво сказал Сашка, — не сердись. Я это просто так.

Лида стала рассказывать о Ленинграде, о своей школе, затем они бегали наперегонки и немного поспорили о «Гиперболоиде инженера Гарина», и Сашка вспомнил о своей поджиге, когда они уже вышли из леса и показалось Помогаево.

— Давай свернем с дороги, — предложил он, вынимая свое оружие. — Надо испробовать, чего заряду зря пропадать.

Подойдя к березе, Сашка стал целиться.

— Отойди подальше, мало ли что, — предупредил он.

Лида продолжала стоять рядом с ним.

— Ну и стой, я не отвечаю.

Грохнул выстрел. По лесу покатилось эхо. Сначала Сашка не понял, что произошло. Кинулся к березе посмотреть, глубоко ли впился свинец, и вдруг заметил, что в руке у него осталась одна деревяшка. Ствол разорвало пополам.

— Эх ты, — улыбнулась Лида.

Сашка в негодовании повернулся.

— Ой, что у тебя с лицом? — испугалась Лида.

— Ничего, саднит немного. Мать на ночь сметаной намажет — и все пройдет.

Лида откуда-то из рукавчика достала носовой платок и стала вытирать ему лицо. Она встала на цыпочки и одной рукой обняла его за шею. Сашка опустил руки по швам, боясь шевельнуться. Платок пахнул чем-то очень приятным, и он втягивал в себя воздух, чтобы подольше сохранить этот запах.

— Не оттирается, — сказала Лида. — Можно, я слюнями помочу?

Сашка кивнул. Говорить в эту минуту он не мог.

Когда Лида спрятала платок, совершенно почерневший, Сашка неожиданно сказал:

— Пойдем вечером в Пестово? Там сегодня кино.

Глава третья

В полдень большая толпа деревенских жителей собралась у сельсовета, где на двух столбах держался гладкий деревянный шит, левая сторона которого была выкрашена в красный цвет (для ударников), а правая — в черный, куда заносились фамилии лодырей.

— Опять кого-то на черную доску припечатали, — весело сказал Сашка. — Вон сколько народу глазеет.