Радуга над Теокалли (СИ)

– Пусть боги принесут тебе удачу, Храбрый Ягуар!.. Я буду просить у них победу, любимый, – прошептала девушка, слегка удерживая мужчину за белоснежную гирлянду. Амантлан поблагодарил только улыбкой, и ей пришлось его отпустить.

От Иш-Чель не укрылось, что эти двое на глазах всего Теночтитлана не скрыли своих чувств. Вспыхнуло желание покинуть площадку тлачтли – обида шептала, что муж решил покрасоваться перед всеми, а в первую очередь и этой бесстыдницей Шочи, но здравый смысл взял верх.

От того, останется ли жив Амантлан, зависело будущее её ребёнка.

Тем временем игра началась, и двум командам сбросили вниз тяжелый каучуковый мяч, который, пользуясь только локтями и коленями, нужно было забрасывать в кольца, прикреплённые довольно высоко над головами играющих. Мяч символизировал Солнце, путешествующее по небу, а игра и последующее жертвоприношение проводилось для бога войны и солнца Уицилопочтли.

Молодые мешики пытались потеснить пленных из Тлалока, но те боролись за жизнь и свободу, а рядом с ними, на их стороне, был Амантлан. Иш-Чель чувствовала, что с нарастанием ажиотажа игра принимала уже не столько ритуальный характер, сколько противоборства двух племен. Тлалоканцы не уступали мешикам.

В сторону Амантлана послышались оскорбительные выкрики. Наверное, это были его недоброжелатели, которые всячески старались представить происходящее в неприглядном свете, а самого Амантлана ренегатом. Возмущённый голос напомнил собравшейся толпе, что и жена-то у отступника из рабынь-майя.

Иш-Чель стало страшно. Но лёгкий взмах руки Ицкоатля, и все крамольные речи в адрес любимца правителя прекратились, а стражи порядка усердно засуетились, выискивая нарушителей спокойствия.

Игра тем временем не претерпела никаких изменений. Не было ни побеждающих, ни побеждаемых. Хотя до участников доносилось каждое слово, они все были поглощены игрой, а Амантлан, как нарочно, на выкрики забрасывал мяч с самых немыслимых положений. Он был непревзойдённым игроком, которому можно доверить свою жизнь. И команда Амантлана победила. Едва сдерживая желаниеповалиться на землю от усталости, пленные терпеливо ждали признания их победы. Когда прозвучали заветные слова, они в диком восторге бросились обнимать друг друга, не обращая внимания на боль, и кровь из ран, полученных в игре.

– Что требуют победители? – прервал их радость Ицкоатль.

– Жизнь и свободу, одежду, еду, и право вернуться домой, Великий оратор! – от имени всех выступил Амантлан.

– Они получат, но до захода солнца пусть уйдут из Теночтитлана, как велит закон. Они не наши граждане! – сказав это, Ицкоатль покинул игрище, не удостоив побеждённых даже взглядом. Это означало, что их имена покрыл несмываемый позор. Им оставалось только сочувствовать.

Почтенная Ишто внимательно осмотрела раны сына, убедилась, что все не так страшно, и он в состоянии справиться с ними сам, уверенней походкой отправилась домой. Сделав несколько шагов, она обернулась к невестке. Прищурив глаза, чётко сказала молодой женщине, словно вспомнив, что та может не знать некоторых обычаев:

– Что ты стоишь? Иди, омой раны мужа… или это сделает другая, если тебе все равно…

Иш-Чель растерянно посмотрела старушке вслед. Делать было нечего, нужно отвоёвывать место под солнцем, пусть даже соперницей будет сестра верховного правителя, а мужем самый беспечный сердцеед.

Рабы принесли воду и чистые куски материи, а в какой-то плошке мазь с неприятным запахом. Когда Иш-Чель подошла, чтобы выполнить свои обязанности, Амантлан оттирал кровь, которая запеклась на руке. Рана была рваной. Оценив ее, Иш-Чель приказала принести иглу и нити, что бы сшить края.

– Зачем вы рисковали своей жизнью, господин? – осторожные руки женщины едва касались тела, посылая коже своё тепло и нежность, но их гасила боль от многочисленных царапин, полученных во время игры в тлачтли.

Амантлан откинул непокорные пряди с глаз и притворился, что не расслышал вопроса, но случайно натолкнулся на взгляд полный волнения и тревоги. Он понял, что – отшутиться не получится – будет глупо выглядеть, а говорить правду не хотелось. С несвойственными ему, но неподдельными кротостью и смирениемотдаваясь во власть её рук, он тихо, стараясь как можно короче, повторил то, что сказал матери перед игрой:

– Среди них трое моих друзей, один год назад спас мне жизнь. Я не мог их бросить. Ох, женщина!.. Ты хочешь моей смерти?! Кто учил тебя держать иголку в руках?!

Иш-Чель приступила к самой сложной ране. Больше Амантлан не произнёс ни звука.

Внимательно следя за швом, женщина временами поглядывала на воина, пытаясь определить по реакции, не сильную ли она доставляет боль. Но лицо его оставалось спокойным и суровым.