Радуга после ночи

-- Но этого не может быть, -- упорствовал лаборант.

-- Нам так выгодно считать. Все хорошо, а если и случаются провалы,так это единичное случайное явление. Кроме того, помнится, именно ваш сектор отрабатывал программу запрета. Отработали, отшлифовали. Ведь вы докладывали именно так?

-- Расшифровка неоднозначна, -- лаборант хоть и побледнел, но не сдавался. -- Вспомните город.

-- Помолчите, -- равнодушно махнул рукой магистр. -- Нужно уметь признавать свои ошибки. Упорствуя в заблуждении, можно стократно усугубить вред и даже сделать его непоправимым. Если же вовремя правильно оценить события, поражение можно превратить в победу. Признаем прямо -- центр страха перед природой функционирует нестабильно, на грани срыва. Это косвенно подтверждается ее обращением с проклятой рысью. Зондирование подтверждает, что искать спасения в Городе она не будет... А сама рысь? Вспомните, она пыталась помочь девчонке. Зверь лучше любого прибора чует, кто ему друг, а кто... нет. Так что, мои дорогие, нужно не искать оправдания, а принять этот прискорбный факт как данные сверху исходные условия и работать дальше. Выход должен найтись. Тем более, что я пока не собираюсь информировать об этом советников. Пусть пребывают в блаженном неведении.

-- Может, все-таки следует им сказать?

-- Не спешите. Не время. Первый советник рассчитывает на стражу, на шпионов. Ладно. Мы покажем им, кто в замке король. Но это позднее. Глупо заниматься сведением счетов, сидя на готовом взорваться вулкане. Прежде всего нужно обеспечить прочный, надежный тыл. Междоусобица в критический момент смертельна. Необходимо уметь обуздывать желания. До времени! Тем более, что неудачи пошли одна за другой.

-- Но...

-- Нет! -- перебил магистр. -- Займитесь рысью. Это наш недосмотр. Выясните причины, мутагенный фактор.

-- Слушаюсь!

-- И проверьте возможность закладки программ управления в нее тоже.

-- Слушаюсь.

-- После совещания у мэра я вернусь, обсудим наши перспективы. Девчонку подготовьте получше. Пентотал, скополамин, церебронал. Отвечаете за это головой. Она должна стать чистым листом, на котором я напишу свои слова! Если она там брякнет что не надо... Помните, первый советник готов сожрать нас с костями. Спит и видит себя в кресле мэра, куда путь идет по нашим головам. Он-то не будет вести себя как нынешняя марионетка.

Окна в парадном зале ратуши были высокими, локтей пять, не меньше. Однако в зале было темно. Может потому, что частый свинцовый переплет со множеством мелких стекол почти не пропускал света. А может потому, что пропускать было нечего: на улице царил привычный сумрак, моросил мелкий дождь, и вообще было непонятно -- утро ли, вечер или даже ночь.

Факелы сухо потрескивали, пуская тонкие струйки черного дыма, с шипением срывались капли горящей синеватым пламенем смолы. Советник, сидевший справа от мэра, поправил мантию и поморщился -- видимо перевязанная рука продолжала болеть -- потянул носом и недовольно сказал:

-- Традиция -- это великолепно. Но не обязательно же цепляться за них в мелочах. Мне этот дым глаза выел. Уж здесь можно было бы сделать более приличное освещение.

Мэр важно кивнул пышным париком.

-- Вы совершенно правы, господин первый советник.

-- На худой конец можно перенести совещание ко мне в лабораторию, --добавил магистр, зябко ежась. -- Там, по крайней мере, не так дует.

Леа сонно качнулась, чуть не упала, но все-таки удержалась на ногах. Она безразлично взглянула на сидящих за длинным столом, покрытым красной бархатной скатертью, расшитой золотом. Позолоченные бронзовые подсвечники казались отлитыми из чистого золота. Все было пышно, богато и красиво. Во главе стола расположился его превосходительство господин мэр -- толстый румяный старичок, не потерявший, однако, живости движений, хотя пустой взгляд выдавал, что прошедшие годы все-таки не канули бесследно. Его мантия была оторочена белым мехом с черными искрами.

Справа от него находился уже знакомый Леа первый советник магистрата, бережно нянчивший перевязанную руку. Слева -- высокий худой человек с нездоровой желтой кожей лица, припорошенной крошечными черными оспинками. Судя по красной мантии, он тоже был советником. Магистр не изменил белому халату.

-- Меня удивляет ваше легкомыслие, господа, -- проскрипел второй советник. Голос у него был соответствовал внешности -- нездоровый, задыхающийся.

-- Почему? -- ласково осведомился магистр.

-- Это совершенно необходимо, причем не столько для нас, представителей системы управления, сколько для простонародья. Внешне мы не имеем права сильно отличаться от них. Иначе это вызовет сильнейшее раздражение простолюдинов, и трудно предсказать его последствия.

-- Пусть ненавидят, лишь бы боялись, -- полыхнул глазами первый советник. -- Меня не пугает возмущение так называемого народа.