Радуга тяготения

А подковерно крутится кино. Круглые сутки на полу, отвернешь ковер – а там это кино проклятое! Поистине отвратительный и безвкусный фильмец Герхардта фон Гёлля – текущие, собственно говоря, съемки проекта, которому не суждено завершиться. Шпрингер собирается длить его до бесконечности – подковерно. Называется «Новый торч» – о нем-то и речь в фильме, о новой разновидности наркоты, с какой никто еще не сталкивался. Одно из наидосаднейших свойств этого дерьма – как только принял, навсегда теряешь способность рассказывать, каково это, или, что еще хуже, – где достать. Барыги бродят в потемках, как и все прочие. Одна надежда – может, наткнешься на того, кто как раз намылился употребить (ширнуться? дунуть? закинуться?). По всей видимости, эта наркота находит тебя сама. Пришла из мира навыворот, агенты коего шастают с ружьями, поступающими с жизнью на манер пылесоса: нажмешь на спуск – и пули всасываются в дула из тел недавно усопших, а Великая Необратимость берет и обращается, труп оживает под аккомпанемент наоборотных выстрелов (как легко себе представить, ежедневный монтаж звука – потеха, какую мог выдумать лишь безмозглый торчок). Вспыхивают титры, например

ГЕРХАРДТ ФОН ГЁЛЛЬ ПОДСЕЛ НА АМИТАЛ НАТРИЯ!

А вот и он сам, жирный гаер, восседает на толчке, на… в общем, смахивает на необычайно крупный детский стульчак, а между ног торчит фаянсовая шакалья башка с – как неловко, право, – косяком в весьма раззявленной улыбчивой пасти…

– Злом и орлом, – болбочет Шпрингер, – блондинит климат, ибо слабы оне на вульгарной войне. Нет не чтоб жулить пока не появятся наблюдатели в рывающихся пеленах земли дабы совокупиться и молвить менобанниока блийерларль менозэнцек чары бергамота и игривой фантазии под троном и носом весьма немилостивого короля… – короче, выше крыши такой вот ерунды, самое время улизнуть за попкорном, а попкорн в «Платце», если приглядеться, – семена ипомеи, лопнувшие неподвижными бурыми взрывиками. Местные подковерное кино почти не смотрят – только транзитные гости: дружки Магды, дезертиры с великой аспириновой фабрики в Леверкузене, вон они там, голые, в углу, пускают друг на друга струйки клейстера из стибренного кукурузного крахмала, нездорово хихикают… адепты «Книги перемен», у которых на пальцах ног вытатуирована любимая гексаграмма, – эти нигде подолгу не задерживаются, угадайте почему? Потому что у них вечно Переменные ноги! да еще недоумочные чародеи, которые, как ни стараются, вечно катастрофически посещаемы Клиппот, зубоскалами от «уиджей», полтергейстами, всевозможными поддавалами и балбесами с астральных планов бытия – ага, нынче все они заглядывают в «Der Platz». Но иначе придется одних пускать, других не пускать, а к такому никто не готов… Подобные решения – прерогатива очень высокопоставленного ангела, что взирает на нас в неисчислимых извращеньях наших – как мы ползаем по черному атласу, давимся рукоятками плеток, слизываем кровь из проколотой вены возлюбленного, и все это, всякий потерянный смешок или вздох, творится приговоренными к смерти, коей глубинное великолепие ангел никогда не созерцал изблизи…

ТАРО ВАЙССМАННА

У Вайссманна расклад получше, чем у Ленитропа. Вот подлинные карты в порядке расклада:

Сигнификатор: Принц мечей

Покрыт: Башней

Перекрещен: Королевой мечей

Увенчан: Королем кубков

Внизу: Туз мечей

Позади: 4 кубков

Прошлое: 4 пентаклей

Личность: Паж пентаклей

Окружение: 8 кубков

Надежды и страхи: 2 мечей

Будущее: Мир

Итак, он появляется – сапоги и знаки различия блестят, он – ездок на черном скакуне, что срывается в галоп, коего ни ездоку, ни скакуну не обуздать, мчит через пустошь над гигантскими курганами, черномордые овцы бросаются врассыпную, а темные купы можжевельника, любовно грезя о смерти, пересекают его путь параллаксом неспешного фатума, монументами возвышаясь над бежево-зеленым отходом лета, над пылью окрашенными низинами и, наконец, над полевой серостью моря, над прерией морскою, что фиолетово густеет там, где огромными кругами, пятнами прожекторов на танцполе прорывается солнце.