Радужные Мосты

Все эти маленькие подколки и незлые шутки преследовали лишь одну цель — избавиться от постоянно возникающих тягостных мыслей. Ложиться с такими спать — все равно, что встать в сильную грозу под одинокое дерево. Годы странствий принесли с собою стойкую уверенность — дурные мысли и страх притягивают беду.

К тому времени, как щит был поставлен, и Мили, поддерживаемая Вивьеном вернулась в лагерь — в нем уже весело горел костер, над которым готовилась незамысловатая походная похлебка. Она невероятно вкусно пахла и аппетитно побулькивала, источая ароматный пар, от которого урчали пустые желудки. Стоило девушке опуститься наземь, как ей тут же подали горячего варева, налитого в деревянную тарелку. Глаза закрывались, но поесть надо было обязательно. Мужественно борясь со сном, она неторопливо принялась за трапезу. Та показалась на удивление вкусной.

— Вы мои хозяйки, — улыбнувшись, сказала девушка.

Мужчины переглянулись, посмеялись и тоже уселись, заработав ложками.

Мили с трудом покончила с налитой ей похлебкой. Порция явно была выше ее сил, но маги все доводят до конца. Откинувшись на снятое седло, девушка прикрыла глаза, ощущая внутри себя благодатное тепло. Двигаться не было ни сил, ни желания. Мили чувствовала себя тряпичной куклой, отложенной в сторону отошедшим мастером.

— Берган, ты сегодня заступаешь первым, потом буди меня, — негромко проговорил Маркус, стараясь не разбудить уже уснувшую девушку. — Накрыть бы надо, а то замерзнет ночью.

Бородач встал, натянул куртку и вернулся к костру.

— Спите давайте, — пробурчал он. — Кто не будет крепко спать, тому кросс бежать опять.

— Чего? — переспросил Бриг. — Это твои военные считалки что ли?

— Считалки, считалки, — Берган широко улыбнулся. — Попади ты ко мне новобранцем! Три шкуры б спустил, а научил уважению. Слушай, Бриг, а действительно. Давай после всего этого ко мне. Хватит уже по притонам шляться, прохожих резать.

— Во-первых, я прохожих не режу, — будто обидевшись, насупился метатель. — А во-вторых, после всего этого, как ты выразился, я сам себе небольшую армию смогу купить. Так что давай лучше ты ко мне — полководцем поставлю границы блюсти.

— Ха, — Берган откровенно веселился. — А своя армия — это идея. Я обязательно подумаю над ней.

— Полководцы, — вмешался Маркус, — завтра чтобы никто не жаловался на недосып.

— Да, господин! — Бриг отвесил шутовской поклон, но разговор прекратил.

Вскоре лагерь затих, слышалось лишь мерное спокойное посапывание, да негромкий треск костра. Берган же возвышался над лагерем подобно дикому варвару, вооруженному своим излюбленным топором — могучим и смертоносным оружием, одним своим видом наводящим ужас в стане врага.

Но врага не было. Не было его в привычном виде. Призраки, магические столбы, торчащие посреди леса — этого всего не должно быть в мире, полагал Берган. Сталь о сталь — вот достойное занятие для воина. А исподволь плести коварные чары и расставлять магические ловушки — это низко и подло, сравнимо разве что с тактикой трусливых падальщиков, убивающих чужими силами, а потом пирующих над обессиленной жертвой. Если бы Берган мог — он бы изгнал всю магию из мира. Вот тогда бы тот стал понятным и правильным. Хотя, надо было себе признаться — девчонка не раз доказывала свою полезность в бою. Но, тем не менее — все зло и все беды от магии, тут Берган был непоколебим в своих убеждениях. О том, что коварство и хитрость сопутствовали любой войне, не обязательно магической, бородач в моменты подобных размышлений благоразумно забывал.

Внезапно со стороны реки донесся плеск. Берган свел брови к переносице, прислушался. Вскоре плеск повторился. Бородач не был рыболовом и не знал — плавает ли рыба по ночам, а разглядеть хоть что-либо не было никакой возможности. В эту ночь луна пряталась за плотной облачностью. Проглядывая лишь изредка, она практически не давала света. От опустившегося тумана почти кромешная тьма казалось липкой и тягучей.

— Плюх, плюх, — раздалось снова с реки.

«Ходит там кто-то что ли? — мелькнула короткая мысль, и тут же в горле пересохло. — Кто там может ходить? А если рыба плескается, то слишком велика для небольшой лесной речушки».

Берган вцепился в рукоять топора, надеясь обрести уверенность и спокойствие. Получилось не очень хорошо. Плеск сделался громче. Теперь казалось, что там уже не ходит, а ходят. Больше того — звук начинался определенно в воде, а потом выходил на берег, где исчезал, обрывался. Несмотря на ночную прохладу, на лбу Бергана выступила испарина. Будь здесь против него сотня вооруженных воинов — он бы не струсил, даже зная, что не выстоит. Но вся эта потусторонняя магическая дрянь подтачивала изнутри — нашептывая что-то на ухо, уговаривая бросить оружие и опуститься на колени. Зачем противиться неизбежному? Зачем драться с теми, кого нельзя победить? Зачем бежать от прохладного ласкового забытья?