Диму похоронили вместе с отцом, Федором Николаевичем. На памятнике пока значился лишь старший Мизерный, о том, что там теперь и Дима, свидетельствовала лишь тонкая пластиковая табличка на штыре, вогнанном в мерзлую землю.
Вот, чем заканчивается любая жизнь, если ты не Ленин, конечно.
Воспоминания нахлынули, и они были светлыми, радостными, и оттого безумно трогательными.
Я действительно очень сильно любила мужа. Но мы не смогли преодолеть кризиса, особенно после появления ребенка. Кто из нас сдался первым, не понятно. Мы оба были виноваты, дело было и в моем дурном характере, и в его.
Слезы потекли, и я уселась на крохотную лавочку у могилы. Две дурацкие гвоздики на гранитном постаменте были приговором, я и Дима уже ничего не могли исправить.
Телефон забубнил веселую несуразную в этом месте песенку. Звонила мама. Я, хлюпая носом, взяла трубку и пять минут выслушивала, что все хорошо, что надо успокоиться. Мобильный на середине разговора опять запиликал, я еле расслышала за собственными всхлипами новый вызов.
О нет! Только не это!
Тропинин!
Нет! Не буду брать! Что ему-то от меня надо?
Но вызов все шел. Я извинилась перед мамой и переключилась.
— Да, — получилось вымученно, хотя совсем того не хотелось.
— Софья, где ты? — голос был жестким.
— На планете Земля, — выдала я, не задумываясь.
— Варков велел тебе сидеть дома или находиться в людных местах, — господин Тропинин был зол.
— Кладбище более чем людное место! — меня проперло на сарказм.
— Что случилось? Где ты, Софья? — его голос вдруг стал сиплым.
— Виталий Аркадьевич, что вам надо? — я вскочила с лавки и пошла от могилы по дороге к выходу с кладбища. Мне показалось кощунством разговаривать с Тропининым на могиле Димы. И обида, отметая все доводы рассудка, вновь затопила.
— Я хочу, чтобы с тобой все было в порядке! — рявкнули мне.
— А вы не заметили, что и благодаря вам тоже в моей жизни коллапс. Вы обвиняете меня в похищении вашего сына, ваш друг— следователь мне безосновательно угрожает, я чуть не потеряла близкую подругу, потому что все это могло затронуть ее мужа, который со мной привез Сережу в тот вечер. Вы приходите и уходите, когда хотите, в мой дом. Со мной все будет в порядке, если вы просто будете держаться от меня подальше!
Я отключилась и вырубила телефон, швырнув трубочку в сумку.
От ворот кладбища уходил автобус, и я даже не знала, куда он шел, главное в город, а остальное не важно. Мне было глубоко наплевать. Сев на заднее сиденье и накинув капюшон, я прижалась боком к окну и смотрела в окно. Автобус прибыл на Ладожский вокзал.
Домой я брела медленно, как во сне, сделав пару лишних кругов. На Питер накатывал вечер, ведя за руку ранние зимние сумерки, полил отвратительный холодный дождь. Хотелось пойти к Томе, погреться в уюте их семьи: ребячьей возни, запаха еды и красок, которыми рисовала Натка.
Подруга просила позвонить, а я не нашла в себе сил, да и сама Тома еще была на работе.
Надо прийти и лечь спать! Так будет гораздо легче! А завтра уже на работу!
У самой двери парадной, спрятавшись от лившейся с неба воды под козырьком, пришлось рыться в сумке в поисках ключей. Но едва пальцы коснулись холодного металла, как чужие руки развернули меня волчком.
— Виталий Аркадьевич! — я смахнула с головы капюшон.
— Пошли! — меня не особо деликатно потащили к символу проблем — белому Гелеку.
— Куда? Я не хочу! — я уперлась каблуками в мокрый асфальт, наивно полагая, что застопорю движение. Какое там! Тропинин накаченным не был, но в нем чувствовалась сила, даже с учетом его пострадавшей руки. Да и не драться же мне с ним!
На мои возмущенные реплики никто не среагировал, и через пару секунд я уже сидела на заднем сиденье машины, Тропинин не стал садиться вперед, а, обойдя машину, занял место рядом со мной.
— Лёнь, на Фонтанку! — приказал шеф.
Всю дорогу до загадочного пункта назначения под названием «Фонтанка» Лёня проявлял чудеса вождения, а Тропинин общался по телефону, меняя языки и темы, интонации и стиль. Но говорил он отрывисто, ограничиваясь больше короткими фразами. Край его пальто лежал рядом с моей ладонью и иногда задевал мои пальцы, когда хозяин, елозя по кожаному сиденью, менял положение.
Я не стала с ним спорить. Во первых, без толку, а во-вторых, мне жутко не хотелось домой. И это 'похищение' было мне на руку, отдаляя момент, когда я опять окажусь в плену стен и страхов.
Город стоял. Разномастные машины упорно двигались к победе, сантиметр за сантиметром покоряя дорогу. Крохотные малявки, чьи колеса больше походили на велосипедные, и огромные монстры типа нашего, стояли в одном ряду, Питер иной возможности не давал.
Машина, поплутав по городу остановилась возле одного из особняков, бесконечной линией вытянувшихся вдоль набережной, охраняя и без того закованную в гранит реку.