Радужный город (СИ)

Радов по образованию врач, даже пытавшийся практиковать в далекую бытность свою. Вот и напрактиковался. Возжелал как-то господин Новый Муж Нонны попасть в депутаты Московской городской думы. Кстати, было это уже после того, как мать Сережки хвостом махнула и укатила в Москву. Радова, кстати, она давно знала. Точнее ее отец имел с ним какие-то связи. Ох, зря муженек ее решил в депутаты податься! Правда, так просто решения подобного рода не принимаются. Кто-то стоял за ним. Да и кто откажется от лишних позеленевших американских президентов?! Ну да не суть.

Как выдвиженец, он, конечно же, перестал быть владельцем основной массы своего приносящего доход имущества, распределив его между фирмами открытыми на родственников и знакомых. Но волшебный мандат до его рук так и не дошел, а большая часть имущества назад не вернулась. Рейдерские захваты тому были в помощь. Почему же такое случилось, к сожалению, источник Варкова не проинформировал, ибо не его ума дело. Что, к слову, следователя удивило. Хоть и попал господин Радов как кур во щи, но почему-то казалось, что кто-то его удержал на краю пропасти, не дал совсем пропасть, и как-то «прикрывал» что ли.

Радов ныне обивал пороги судов, пытаясь вернуть назад хоть часть того, что потерял. И ввязывался во все подряд. Разумеется, пара стоматологических кабинетов, которые остались в его ведении, не приносили даже близко того дохода, к которому он привык. Но мужик как-то крутился. Источник сказал, что Радов чист аки стеклышко. Даже налоговой придраться не к чему, да мытари и не заинтересованы были этого делать. А в последнее время так вообще намеки появились у Дмитрия Николаевича на расширение бизнеса. Но в сторону Питера ни одно из щупалец не тянулось. Значит, сие есть инициатива Нонны, уставшей ждать, когда Радов построит новое светлое будущее, и решившей вспомнить о своей большой любви.

Эх, женщины!

Завтра придется ехать в пансионат лично. Это Анатолия Ивановича очень расстраивало. Ибо завтра должен был быть его законный выходной.

* * *

Темные панели, маленькие солнечные круги под лампами, горящими через одну. Весь в огнях снаружи, внутри дом был мрачен и холоден, свет в нем боролся с мраком и проигрывал. Я же только сейчас осознала, как привыкла к роскоши Фонтанки за тот короткий период времени, что там обитала, и к тому, что там было уютнее во сто крат.

Этот дворец чем-то мне напомнил самого его хозяина, там, в метро в нашу первую встречу. Привлекательно — отталкивающим был тогда Виталий. Но если знаешь, каким он может быть нежным… В общем, для меня этот дизайн был насмешкой над словом «дом».

Если здесь и водились женщины, то они, либо по ночам не работали, либо попрятались. Сумку принес высокий, худощавый, молодой человек в костюме. Он даже не смотрел в мою сторону и, не проронив и слова, исчез. Я и его присутствие заметила случайно, выглянув из-за угла спальни, куда меня привел Тропинин. А спальня определенно была хозяйская.

Странно, если в особнячке размещение моих вещей в его комнате не казалось мне чем-то необычным, то тут нахлынуло чувство неправильности происходящего. Будто я делаю что-то зазорное, то, что осуждается людьми.

Два больших окна в спальне смотрели в ночь, видимо, там предполагался вид на залив, но сейчас все тонуло во мраке. Темные рамы под дерево идеально дополняли темный пол. Светлые стены. Кровать. И Двери, двери…

У окна расположилось два кресла. В одно из них я и опустилась. Взгляд пытался пробиться за стекло, в котором, как в зеркале, отражалась комната. Не уютно. Вряд ли нас кто-то видит, но ощущение, что я в аквариуме, не отпускало.

Эйфория от того, что Виталий приехал за мной, давно прошла, и остался в душе осадок того, что я могу мечтать, о чем хочу, но жизнь все равно расставит все по своим местам вне зависимости от моих желаний.

Тропинин опустился в кресло напротив. Он остался в рубашке и брюках, скинув пиджак на кровать. Под тканью угадывался бинт, который он носил после нападения. Это еще больше приблизило к реальности. Волосы его влажно поблескивали. Он иногда чуть жмурился. Я заметила, что сильнее всего усталость сказывалась на его глазах. В какой-то момент он перестал сражаться с опускающимися веками и замер, будто заснул. На нас снизошла тишина, удивительная тишина пустого дома, которая имела свое очарование.

— Предлагать тебе выпить уже поздно? Твое хорошее настроение уже улетучилось, — тихо произнес хозяин дома.

— Пожалуй, да.

Он вздохнул, подался вперед, уперев локти в колени.

— То, что случилось, Соня, я не предвидел подобного поворота, и тем более подобных действий со стороны матери, — он не оправдывался и не извинялся, он лишь сообщал мне очевидное.

— Элона Робертовна и Нонна Владимировна вместе представляют собой грозную силу. И цели их светлы, даже святы в каком-то смысле, — немного иронии все-таки просочилось, как я ни пыталась этого избежать.

Он усмехнулся.

— О святости Нонне надо было думать чуть раньше.

— Она изменила? — поинтересовалась я, не ожидая ответа, если честно.