Радужный город (СИ)

Я сидела рядом в старых джинсах, толстенных носках и свитере (на съемной квартире в старом фонде, было жутко холодно) и уплетала горячий суп, стараясь не думать о работе, на которой были проблемы, и про четыреста рублей, которые выкинула на такси. Но его реплику сквозь голод и депрессняк, услышала и мотнула головой.

— Так я хотел тебе рассказать. Мой отец, когда квартиру получил на Исполкомской, ремонт затеял. Там же коммуналка была раньше, а до революции доходный дом, или что-то типа того. Так вот, тогда отец решил рамы сменить, ну и выбивал старые. А стены в таких домах, сама знаешь, какие, больше полуметра. Подоконник старый сняли, а подоконник — дубовая плита толщиной в кулак, под ней, ясное дело, кирпичи. Он когда нагнулся, и в щель между кирпичами крестик попал и, видимо, зацепился, отец дернул, а крестик там и остался. Он такого допустить не мог, уж больно за этот крестик радел, а ведь нерелигиозный был, но это подарок его сослуживца, который в Афгане погиб. Отец с потерей не смирился, отколупал кирпичи, а там и крестик и схрон, представляешь, оружие старое трофейное. Вот такие вот и интересные вещи в старых домах попадаются.

Интересные вещи…

Димина комната. Именно там отец нашел тайник.

А что если?

Я вылетела из арки и побежала обратно в сторону работы. Под ногами хлюпали лужи, прохожие шарахались от брызг из-под колес и моих сапог. Гелек стоял на том же месте, возле него знакомый силуэт с телефоном у уха. Тропинин. Вторая рука его была сжата в кулак.

— Витя!

Он обернулся мгновенно. Лицо его было злым, глаза холодно поблескивали в свете уличной иллюминации.

— Ты где была, черт возьми?

— Витя! Я знаю! Я знаю, где наркотики! — я схватила его за рукав пальто и потянула к машине, из которой выпрыгнул Лёня.

— Что? — Тропинин сначала застыл, потом выдернул рукав из моих ослабевших пальцев.

— Позвоните, пожалуйста, Анатолию Ивановичу! — я умоляюще посмотрела на Тропинина, даже не заметив, как перешла на «вы». — Леонид! Прошу! Мне надо на Исполкомскую!

Водитель замер, уставившись на Тропинина в ожидании его реакции, сам же Виталий Аркадьевич смотрел на меня тем самым взглядом, которым он наверняка одаривал людей, существование которых в своей жизни не одобрял. Я вдруг с испугом подумала, что сейчас-то меня тоже отправят лесом. И пришло вдруг осознание, такое резкое и яркое, как включенная лампочка, разгоняющая тьму в комнате, что Витина фобия воды не влияет на его жизнь, а я окружила себе эфемерными страхами, которые мне мешают дышать и думать. Я боюсь постоянно, за Абрикоса, за работу, за то что не справлюсь, что меня обвинят в чем-то, как это сделал Дима, что поступлю не правильно, ошибусь, боюсь малейших изменений в своей жизни, предвидя, что они повлекут катастрофу, в конце концов, я начала бояться услышать от Вити, что ему наш роман уже надоел, и теперь я боюсь потерять и его.

Слава Богу, в этот момент Тропинин кивнул водителю и протянул мне руку. Усевшись в машину, мы помчались по ночному городу, в котором царствовал настоящий ливень, смывающий все цвета, кроме одного.

Серый город. Он для меня давно уже таким стал. Просто инерция жизни не давала осознать, что всю палитру красок он растерял много лет назад.

Глава 24

Они приходили и уходили, говорили, кто громко, кто почти шепотом. Одни были в форме, другие в гражданской одежде — крупной вязки свитерах неопределенного темного цвета с высоким горлом, коротких, мешковатых пуховиках, куртках. В руках у них мелькало все: от крохотных телефонов до чемоданов, папок для документов, новых или уже потрепанных, а кое-где с облупившимся кожзаменителем и потрескавшимися краями. Руки у приходящих тоже были разные: были тонкие пальцы и мясистые, широкие как лопаты, бледные и смуглые, с тускло поблескивающей полосой золота, с синими прожилками вен, черными отметинами татуировок.

Они все шли и шли, сменяя друг друга, кидали в мою сторону задумчивые взгляды, любопытные взгляды, осуждающие взгляды и не меньше было взглядов подозрительных. Буфером между мной и ими был Анатолий Иванович, который, зарывшись в кипу бумаг, сидел рядом на колченогом стуле и окроплял чернилами все новые листы.

Кухня квартиры Димы тонула в скудном свете единственной лампочки. Но еще больший мрак ей придавала обшарпанность, полностью изгонявшая из сознания слово «уют».

Я куталась в пальто, хотя сидела рядом с батареей. Усталость и «похмелье» после эмоционального всплеска от послания из прошлого — это то, что я чувствовала. И все это в совокупности порождало пустоту. Хотя, не только это…

Тропинин, едва мы отъехали от моего офиса, набрал Варкова и попросил, чтобы тот срочно прибыл на квартиру Валентины Алексеевны, а потом Виталий Аркадьевич исчез, будто его и не было.