Раечка

– Смотри, – говорил он, – Мы с тобой съели четыре конфеты. У нас осталось две. Есть их никак нельзя. Представь – завтра на это место придет издалека голодный человек, сядет на скамейку отдохнуть. А есть хочется! Он увидит ямку вокруг столика, найдет там конфету и будет тебе очень благодарен, что не умер от голода.

– И съест две конфеты? – спрашивал сын.

–Нет. Съест только одну. А другую – оставит для такого же путника. Или что-то свое положит.

На следующий вечер сын со всех ног бросился к ямке. И был разочарован: конфеты лежали на месте.

– Никто не пришел, – с горечью сообщил он – лучше бы я сам съел!

Шурик понимал свою ошибку. Утром до работы, он добежал до лиры, выкопал конфеты и положил в ямку печенье.

–Пап! – кто-то был, – радостно сообщил сын на следующий вечер.

Потом они долго сидели под лирой, пока их не разгоняли свирепые северные комары, Раечка играла, Шурик с сыном пели.

***

Наступили девяностые. Все в стране начало трещать и качаться. Это в – стране. До них долетали лишь слабые отголоски. Но поселок встревожился. Прииск перестал работать в полную силу, бюджетникам перестали платить во время зарплату, северный арктический завоз стал доходить с перебоями, из магазинов исчезли продукты.

Самое страшное – деньги стали терять свою стоимость. Накопленные тысячи превращались в рубли. Народ рванулся уезжать.

Шурик с Раечкой сидели. Это был их дом, их страна, их лира над рекой, их счастье, ихней молодости. «Их север». Но деньги таяли.

– Все. Уезжаем! – решительно сказал Шурик.

– Куда? – задала вечный вопрос Раечка.

– К тебе, – проговорил Шурик, – больше некуда.

Шурик был детдомовский.

… Раечка списалась с родственниками. Месяц собирали вещи, и все нажитое в вагонный контейнер. Еще месяц отправляли контейнер по реке до моря и грузили на корабль. Еще месяц сидели в пустой квартире и пережидали погоду, чтобы улететь.

Улетели. Север в их жизни кончился.

***

А другая незнакомая им жизнь как-то так и не наступала.

Под Екатеринбургом на оставшиеся деньги купили они дом в районном центре. Купили недорогую машину. Но жизнь на материке оказалась совсем другой, чем они жили до сих пор. Постоянно нужно было решать какие-нибудь проблемы, за что-то платить, как-то доставать деньги. Друзей новых как-то не появилось. Приятели – да, друзей – нет. Не случилось.

***

Прошло десять лет. Жизнь налаживалась. Шурик свое увлечение резьбой из кости, сумел сделать профессией. Его изделия выставлялись на различных выставках, имя его уже входило в каталоги народных промыслов. Специализированные магазины крупных городов заказывали ему дизайнерские наборы. Он успешно продавал и стал достаточно зарабатывать. Его приглашали на симпозиумы, региональные выставки. Он много ездил. А Раечка его ждала из дальних поездок и потом, подпирая голову, слушала его рассказы.

И как–то Шурик сказал:

–Увольняйся из школы. Денег нам хватает, а я хочу, чтобы мы все это видели вдвоем.

Сын к тому времени, поступил в институт в Екатеринбурге, и Раечка была свободна.

И они стали ездить вдвоем. Раечка вошла во вкус, быстро во всем разобралась, и стала, как бы, Шуркиным продюсером. Она связывалась с организаторами выставок, с магазинами, решала организационные и финансовые вопросы. У Шурика освободилось много времени, и он сидел во взятой в аренду мастерской и работал.

Это опять была их общая жизнь, не такая романтичная, как на севере, но насыщенная и интересная.

Ночью Раечка встала сходить в туалет и вдруг упала. Шурик сквозь чуткий сон охотника стук падения услышал. Раечка лежала на полу и как рыба только открывала рот. Что-то хотела сказать, но не могла.

Дежурный врач районной больницы, куда Раечку доставили на скорой, только развел руками:

– Что-то с сосудами головного мозга. Не мой случай. Нужно срочно в Екатеринбург. – До Екатеринбурга было три часа на машине.

– Не довезем, – сказал врач, – нужен самолет санитарной авиации.

– Вызывайте! – заорал Шурик.

На всякий случай врач сказал: – Это платная услуга. Дорого.

– Вызывайте! – опять заорал Шурик. – Торговаться еще мне будите!

В Екатеринбурге определили опухоль в головном мозге. Операция была срочной и долгой. Опухоль, слава богу, оказалась доброкачественной, но корни ее уходили туда, куда врачи залезть не решались.

– Это фифти – фифти, – объяснил позже Шурику главный хирург, – Можно достать и ликвидировать, а можно при этом кое-что задеть и ваша жена останется овощем.

Только в Германии, Израиле и Канаде.

– И тоже фифти-фифти?

– Ну, я о них и говорю.

–И что делать?

– По мере того, как опухоль будет опять вырастать до опасных размеров, – будем снова оперировать.-

– И сколько раз?

– Всю жизнь, – не стал скрывать правду врач.

… Вся предыдущая жизнь казалась теперь им обоим какой-то чужой, как будто это было не с ними, теперь, и видимо навсегда. А с ними вот эта жизнь – больницы, операции, перевязанная голова, жуткие головные боли, капельницы, процедуры …

Но только так теперь и можно было жить, вернее – выжить.

Жизнью это уже было трудно назвать.