Раффлс, взломщик-любитель

Имя «Раффлс» со временем стало нарицательным, своеобразным символом конца целой эпохи. Но разразившаяся вскоре Первая мировая война обернулась трагедией и для его создателя. В 1915 году погиб единственный сын Хорнунга – Артур. Получив это известие, писатель отправился добровольцем на фронт, где и прослужил до конца войны в подразделении противовоздушной обороны. Война окончательно разрушила его здоровье, и в 1921 году Эрнест Уильям Хорнунг скончался во Франции из-за осложнений после перенесенного гриппа.

Начиная с 1915 года он, к сожалению, не опубликовал ни строчки художественной прозы – за исключением заметок о своем пребывании на Западном фронте.

А. Климов

Раффлс, взломщик-любитель

Посвящается АКД: в качестве комплимента

Мартовские иды [1]

I

Уже было полдвенадцатого, когда я в отчаянии вернулся в Олбани, потому что мне больше ничего не оставалось. Место, где разыгралась моя трагедия, выглядело почти так же, как и когда я уходил. Столы все еще были засыпаны фишками для баккара и уставлены пустыми бокалами и переполненными пепельницами. Окно, открытое, чтобы выпустить дым, теперь впускало туман. Сам Раффлс всего лишь сменил смокинг на один из своих бесчисленных спортивного кроя пиджаков. Тем не менее он приподнял бровь с таким видом, как будто я вытащил его из постели.

– Что-то забыл? – спросил он, увидев меня в дверях.

– Нет, – произнес я, бесцеремонно проталкиваясь мимо него и входя в его квартиру с непостижимой даже для меня самого наглостью.

– Может, тебя привело назад желание отомстить? Потому что, боюсь, в одиночку мне не под силу предоставить тебе сатисфакцию. Мне и самому было жаль, что другие…

Мы стояли лицом к лицу у камина, и я его оборвал.

– Раффлс, – произнес я, – возможно, тебя удивляет мое появление, да еще в столь поздний час. Я тебя почти не знаю. До сегодняшнего вечера я никогда у тебя не бывал. Но я выполнял твои поручения в школе, и ты сказал, что помнишь меня. Конечно, это не оправдание, но, возможно, ты согласишься выслушать меня? Это не займет больше двух минут.

От волнения мне поначалу лишь с большим трудом удавалось выдавливать из себя слова, но выражение его лица ободрило меня, я постепенно осмелел, и, как оказалось, не ошибся.

– Разумеется, дружище, – произнес он, – я уделю тебе столько минут, сколько тебе необходимо. Угощайся и присаживайся.

И он протянул мне свой серебряный портсигар.

– Нет, – ответил я, наконец справившись с волнением, и покачал головой. – Нет, я не буду курить, благодарю, и я не буду присаживаться. И ты не станешь приглашать меня делать ни первое, ни второе, когда услышишь то, с чем я пришел.

– В самом деле? – поинтересовался он, прикуривая свою собственную сигарету и не сводя с меня взгляда ясных голубых глаз. – Откуда ты знаешь?

– Потому что ты, вероятно, покажешь мне на дверь! – с горечью воскликнул я. – И будешь абсолютно прав! Но что толку ходить вокруг да около. Ты же знаешь, что я только что проиграл больше двух сотен?

Он кивнул.

– У меня не было при себе денег.

– Я помню.

– Но у меня была чековая книжка, и каждому из вас я выписал вот за тем письменным столом чек.

– И что же?

– А то, что ни один из них ничего не стоит, Раффлс. Я давно превысил кредитный лимит.

– Наверняка это временная проблема.

– Нет. Мой счет пуст.

– Но кто-то говорил мне, что ты при деньгах. Я слышал, тебе досталось наследство?

– Так и было. Три года назад. Это стало моим проклятьем. И я уже все промотал. Все до последнего пенса. Да, я был болваном. Свет еще не видел такого идиота, как я… Ты услышал недостаточно? Почему ты меня не выгоняешь?

Но он вместо этого с очень серьезным видом мерил комнату шагами.

– Твои родственники не могли бы тебе помочь? – наконец спросил он.

– Слава богу, что у меня нет родственников! – отозвался я. Я был единственным ребенком. Мне досталось все, чем располагала семья. Единственное, что меня утешало, так это то, что родители умерли и никогда об этом не узнают.

Я бросился в кресло и закрыл лицо ладонями. Раффлс продолжал расхаживать по дорогому ковру, который был под стать всей остальной обстановке комнаты. Его мягкие и спокойные шаги были ровными и ритмичными.

– А у тебя ведь был литературный дар, парень, – наконец заговорил он. – Ты, кажется, даже журнал издавал? Перед тем как уйти? Как бы то ни было, я помню, что ты писал за меня стихи, а сейчас всевозможная литература в моде. Любой дурак может на этом заработать себе на жизнь.

Я покачал головой.

– Любой дурак не спишет моих долгов, – ответил я.

– Значит, у тебя где-то есть квартира? – продолжал он.

– Да, на Маунт-стрит.

– Как насчет мебели?

Я громко и невесело рассмеялся.

– Объявления о продаже уже несколько месяцев расклеены на каждом углу.