Рафин

– Глупость. Хотя… Я сама столько раз делала или говорила какую-нибудь глупость, что стыдно вспомнить! Ненавижу всё банальное, очевидное, но… Боюсь даже на страницах этой книги я разок, другой позволила себе изречь какую-нибудь банальную сентенцию. Тогда что же я на самом деле ненавижу? Наверное, лицемерие. Этого я себе никогда не позволяла. Что ещё ты хотел бы обо мне узнать?

– Всё, что ты посчитаешь нужным рассказать. Твой выбор сам по себе скажет о тебе многое…

– Подобная постановка вопроса приводит меня в замешательство… Я столько всякого о себе знаю! С чего начать? О каком моём я тебе поведать?

Вот, например, одно из самых ранних воспоминаний – мне года два-три. Что-то меня напугало – то ли большая собака, которую я дёргала за хвост, то ли отчим решивший зарубить меня топором за то, что я обозвала его педиком. Как бы там ни было, но у меня вдруг отнялись руки. Мама затаскала меня по врачам и знахаркам, но все говорили, что я здорова – просто претворяюсь. О психосоматической причине заболеваний тогда ещё никто не слышал. Силы вернулись ко мне лишь после того, как какой-то мальчишка в песочнице толкнул меня и я подняла руки, чтобы дать сдачи. Как видишь, я уже тогда была далеко не ангел.

Или вот ещё одна я… мне четырнадцать, в этом возрасте девочки начинают осознавать свою женственность и подчёркивать её, я же наоборот. Я не пользуюсь косметикой и не запихиваю вату в лифчик, а ещё я не моюсь, не чищу зубы, не расчёсываю волосы… Моя мать не замечает, что её дочь выглядит и пахнет, как помойное ведро, не замечает, что по мне уже прыгают вши, ей не до того – у неё новый, молодой муж.

Мне семнадцать, я только что закончила школу и устроилась на работу – нянечкой в детский сад. Я в маленькой каморке мою посуду, на мне косынка и очки, с запотевшими стёклами, я запихиваю в рот котлету, которую кто-то из детей отказался съесть, и подтягиваю через юбку колготки, которые на пару размеров велики и то, и дело спадают с меня, но других у меня нет.

Мне двадцать, я уже знаю, что я красавица. Почти каждый день я хожу на свидания с мужчинами вдвое старше меня, у них у всех шикарные тачки, они приглашают меня в крутые рестораны и дарят норковые шубки и цепочки с бриллиантовыми кулонами. Каждую ночь я пью и танцую, и ложусь спать под утро.

Мне двадцать пять, я заехала в издательство, чтобы забрать авторские экземпляры своей первой книги. Я открываю её наугад где-то посередине, читаю несколько строк. “Такое чувство, будто это не я написала…” “Да, так всегда кажется”. Я выхожу на улицу и какой-то прохожий, взглянув на меня, восклицает удивлённо: “У вас глаза сиреневые!”

Мне тридцать один, я влюблена в девятнадцатилетнего мальчишку – он певец и восходящая звезда. Я понимаю, что это уже, наверное, кризис среднего возраста и вообще страшная глупость, но ничего не могу с собой поделать. Я пишу ему любовные письма и передаю их вместе с цветами после концерта.

Мне тридцать пять, у меня ни семьи, ни карьеры, я сижу в тёмной квартире, укутавшись в плед, и сочиняю при свете свечи. Сочиняю историю искреннюю, как молитва богу, в которого я пытаюсь верить.

И наконец, ещё одна я… в комнате, наедине с красивым мужчиной, мне хочется сесть к нему ближе, хочется взять его за руку, хочется уткнуться ему в шею, чтобы вдохнуть запах его кожи…

Утром я вспомнила, что у меня назначена встреча в издательстве. Костя сбегал в кафе, что находилось на первом этаже дома, в котором он жил, и принёс к завтраку свежих круассанов. Мы почти не разговаривали, только чуть улыбались, глядя друг на друга. На прощание он поцеловал меня и пообещал, что вечером позвонит. Я чувствовала, что он не обманывает и действительно собирается позвонить. И ещё я чувствовала, что всё у нас будет хорошо.

В издательстве меня встретили две женщины – обе светловолосые, одна молодая и очень приятная внешне, другая не молодая и не очень приятная, но я обеих уже заочно любила – ведь им понравился мой роман и они хотели его опубликовать! Я вообще в тот день всех любила. Ещё в кабинете был мужчина, он представился, посмотрел на меня с любопытством, а через пару минут вышел куда-то и больше не возвращался. Как выяснилось, именно этот мужчина первым прочёл моё творение и сказал, что оно достойно публикации, а я даже имени его не запомнила! А ещё я думала, что ни одному мужчине не может понравиться то, что я пишу. По крайней мере, Никите не нравилось. Он говорил, что я сочиняю не романы, а жалобные книги на мужчин – мол, все мужики – сволочи, одна я хорошая. Я злилась на него из-за этих слов, но понимала, что в них есть доля правды.

Во время беседы с редакторами я была спокойной и расслабленной, отвечала на их расспросы честно и особо не задумываясь.

– Вы понимаете, как вам повезло? – спросила одна из них. – Мы ежедневно получаем десятки романов от начинающих авторов, а выбираем для публикации не больше одного-двух в месяц.

Мне показалось, что я их разочаровала, что они ожидали от меня какого-то другого поведения… Интересно, а как остальные авторы себя вели, может, кидались им руки целовать?