Рай без памяти (илл. А. Иткина)

Мы недолго думая последовали его совету. Но что отличало плоскости от этажей, не понял ни я, ни тем более Толька, тенью следовавший за мной и молчавший, как пионер в церкви: все кругом ему чуждо, но удивляться и обсуждать окружающее он не решается. Мысли Тольки были написаны у него на лице: зачем городить газовые проходы и трубы, а не построить нормальные коридоры и лестницы? Но разъяснять я не стал. Дьячук не был с нами в континууме, а это, в сущности, был второй континуум, только поменьше и с менее ошеломлявшими чудесами. Я своевременно выжал «двойку» на световом табло, но ничего не произошло: пол скользил, мы двигались по-прежнему в призрачном мире незнакомой и непонятной техники, то возникавшем из тумана, то уходившем в туман и чуточку искаженно в пропорциях, словно невидимое стекло, сквозь которое мы смотрели, все время кривилось и выгибалось. Характерно, что туман повсюду был фиолетовым, а не багровым, не алым, не малиновым. В нем не было ни одного оттенка красного — катализатора всех атомных превращений. Видимо, фиолетовый, со всеми его оттенками, газ служил иным целям — сверхпроходимости, видимости, брешам в силовом поле, геометрическим метаморфозам. Впрочем, я это лишь предполагал, взирая на окружавшие нас качественно иные, чем на Земле, пространственные структуры. Я не мог ничего объяснить, не имея экспериментальных данных. Просто говорил себе: может быть, так, а может быть, этак.

Вдруг движение наше изменило направление. Мы устремились вниз, как на лифте.

─ Падаем? — крикнул я.

─ Подымаемся, — сказал Толька.

─ С ума сошел. — Я недоуменно осекся. — А ведь верно — подымаемся.

Толька отрицательно мотнул головой:

─ Теперь падаем.

Мы по-разному воспринимали движение. Почему, не знаю. Может быть, мой вестибулярный аппарат иначе устроен? Но размышлять было некогда. Нас швырнуло в лабораторный зал навстречу Зернову. И зал был не призрачный, а реальный, и Зернов тоже. Он подхватил меня под руку, кивнул Тольке и повел нас мимо огромных выпуклых экранов, похожих на телевизорные, на которых стереоскопически наглядно воспроизводились сложные цветовые формы — что-то напоминающее западноевропейский «поп-арт». Я невольно, как говорится, разинул рот.

─ Скорей! — рванул меня Зернов. — Не задерживайся!

─ Не понимаю, — сказал я, кивнув на экраны.

─ Как раз в этом ничего принципиально нового. Структура молекул, воспроизводимая пучками нейтронов. В Москве уже опыты делаются. Пошли.

─ Почему спешка? — спросил я,

─ Потому что он только что прошел над нами.

─ Где?

─ В третьей плоскости. Так мы его не догоним. Видишь, труба разветвляется?

Разветвления я не увидел — только в лиловом тумане змеились белые и желтые струи, тончайшие, будто лазерные световые пучки.

─ Как в континууме, — сказал я.

─ Нет, — отмахнулся Зернов, — там химический синтез, здесь — просто индикаторы.

Действительно, белые и желтые нити повернули в разные стороны, как бы приглашая нас последовать по тому или иному пути.

─ Желтый — кратчайший, — сказал Зернов, — но он приводит к автосбрасывателю. Помнишь экран с надписью «дэйнджер!»? Дальше «прохода» нет — только телепортация. А поскольку телепортация блокирована, у него только один ход — назад!

─ А белый?

─ Белый — длиннее. Если он выберет белый, мы его перехватим. Но может выбрать и желтый — карты у него нет. Думаю, нам следует разделиться.

─ А у тебя есть оружие? — спросил я.

─ Зернов растерянно улыбнулся.

─ Возьму с собой Толю — у него пистолет.

─ Стреляйте, не раздумывая. Без гуманностей!

─ Ай-ай-ай, Жан Марэ преследует Фантомаса!

Это — Толька. Но я уже не видел его: я бежал в проходе, не отклоняясь от желтых струй. Та же труба, те же путаные, непонятные повороты. Мне показалось вдруг, что я взбираюсь по винтовой лестнице, догоняя мелькающего наверху человека. Вот он темной тенью возник надо мной справа, переместился влево, исчез в завитке невидимого винта и снова возник, повторяя движение по убегающей кверху спирали. Я ускорил шаг, но тень впереди даже не обернулась: в этом ракурсе, вероятно, я был невидим. Внезапно она исчезла. Куда? Я тотчас же понял это, когда меня швырнуло в знакомое замкнутое пространство с черно-желтым экраном. Знакомые буквы английской надписи вспыхивали и угасали:

ОПАСНОСТЬ! ОПАСНОСТЬ! ОПАСНОСТЬ!

Человек впереди меня замер: он знал это место и шагнул назад. Двигался он, несмотря да тучность, легко и неслышно, как зверь кошачьей породы.

─ Бойл! — позвал я.

Он обернулся.

─ Ано?!

От изумления он даже растерялся, чего с ним никогда не случалось. Любопытно, что ни он, ни я не схватились за оружие — это произошло позже, — а сейчас мысль об этом никому из нас не пришла в голову. И первые наши слова только обнаружили обоюдную неловкость.

─ Я тебя, искал, — почему-то сказал Бойл.

─ Зачем? — Мне было совершенно неинтересно зачем, но я спросил.

А он ответил:

─ Потому что ты изменил. Раньше я только догадывался. Теперь знаю.

Ну и пусть знает! Не все ли равно. Мы с ним, явно не о том говорили.

─ Вы не пройдете, Бойл, — сказал я.

Смешок в ответ.

─ Через тебя, мой милый.

Я положил пальцы на спусковой крючок автомата. Он тоже.