– Дар? – призадумалась Элнер. – Что ж, очень мило, и спасибо вам за него. Не знаю, как другим, но мне очень нравилось жить, я каждой минуте радовалась, с первого до последнего дня.
Реймонд отвечал:
– Знаем, миссис Шимфизл, вы любили жизнь как никто другой, и мы счастливы. Ведь так все и было задумано, вам на радость. Верно, Дороти?
– Безусловно, – с улыбкой подтвердила та.
Элнер изумленно покачала головой:
– Вот ведь странное дело: столько лет люди бьются, ищут смысл жизни, – а надо просто радоваться, и все.
– Правильно, – кивнул Реймонд. – Видите ли, миссис Шимфизл…
– Зовите меня, пожалуйста, Элнер.
– Спасибо. Видите ли, Элнер, жизнь намного проще, чем кажется людям.
– Точно! – весело отозвалась Дороти. – Проще не бывает.
Реймонд повернулся, снял со стены большую картину с изображением карнавала – сотни цветных огней вдруг засияли на полотне, зазвучала живая музыка – и продолжал:
– Понимаете, Элнер, жизнь похожа на американские горки: то вверх, то вниз, то ухаб, то поворот.
– А-а! – подхватила Элнер. – Значит, надо вдохнуть поглубже и получать удовольствие.
Реймонд поддержал ее:
– Вот именно. Только вот в чем дело… большинству людей кажется, будто они за рулем, и они так стараются управлять, что пропускают все самое интересное.
Элнер повернулась к Дороти:
– Жаль, Норма вас не слышит. Вот уж кто вцепился в руль мертвой хваткой. Не мешало бы ей расслабиться чуток.
– Совершенно верно. – Реймонд стал сворачивать картину. – Ну как, – поинтересовался он, – озадачил я вас? Совсем не такого ответа вы ждали?
– Пожалуй, нет… Я догадывалась, что на самом деле так и есть, но не знала точно. С курицей и яйцом промахнулась – зато здесь я была на верном пути. Вы нам желаете счастья.
– А как же! – согласился Реймонд. – Разве стали бы мы так стараться, чтобы сделать людей несчастными, Дороти?
– Нам такого труда стоило все это придумать! – добавила та. – Все большое и тяжелое создал, конечно, Реймонд: планеты, горы, океаны, слонов. А я – пруды, озера, мелких зверушек. Собаки и кошки – мое произведение… правда, здорово вышло?
– Просто прелесть! – воскликнула Элнер. – Старина Сонни мне не дает скучать ни днем ни ночью, и я всем твержу, что лучшее лекарство от хандры – завести котенка. Когда у Тотт Вутен сдали нервы, я ей подарила котенка, и через неделю тоску как рукой сняло.
Дороти подхватила:
– Да уж, котята удались на славу, не сочтите за хвастовство. А Реймонд создал воздух, воду, все минералы: железо, уголь, медь… что еще, милый?
– Серебро, золото. – Реймонд взглянул на Дороти и с гордостью добавил: – Зато она изобрела цветы, музыку, искусство… Я бы ни за что не додумался.
– Я на твои творения не устаю дивиться, – перебила Дороти. – Солнце, Луна… Честное слово, ты гений.
Реймонд смутился:
– Полно, Дороти…
– Так и есть. Правда, Элнер?
– Я согласна, Реймонд. Солнце и Луна – уже только за них вы достойны зваться гением. А кто же из вас придумал людей?
– Оба! – хором ответили Реймонд и Дороти, переглянулись и рассмеялись.
Дороти повторила:
– Оба. Реймонд создал химическое строение, клетки, ДНК и прочее, а в целом это было совместное творчество, и потрудиться пришлось немало.
Реймонд согласился:
– Над каждой мелочью пришлось поработать: колени, локти, не говоря уж о глазах и пальцах. А сколько хлопот большой палец доставил!
– Кстати! – встрепенулась Элнер. – Меня всегда изумляло: как удалось придумать столько разных отпечатков пальцев?
Реймонд оживился:
– Отличный вопрос! Сейчас покажу.
Он достал листок бумаги, набросал на нем контур большого пальца и показал Элнер.
– Видите ли, Элнер, если брать повторяющиеся узоры и видоизменять их по определенным правилам…
Дороти прервала его:
– Милый, совершенно ни к чему углубляться в такие дебри.
Элнер засмеялась:
– И вправду, слишком уж мудрено, зато вам есть чем гордиться.
– Ну ладно. – Реймонд отложил карандаш. – Итак, – улыбнулся он, – скажите, Элнер, что вам больше всего нравилось в жизни?
– Дайте подумать… Я любила природу, птиц, и диких и домашних, и насекомых тоже.
У Реймонда загорелись глаза.
– И я! Какое у вас любимое насекомое?
– Сейчас соображу… колорадские жуки, кузнечики, мотыльки, хрущи, муравьи, улитки… Постойте, а улитки – тоже насекомые?
– Нет, моллюски, – поправил Реймонд.
– Моллюски так моллюски, но я их всегда любила, и стрекоз тоже, и светлячков, и гусениц, и пчел. – Элнер подняла глаза на Реймонда – Вы уж не обижайтесь, но ос я разлюбила.
– И есть за что, – сказала Дороти.
Элнер продолжала:
– Любила я и церковное пение, и все праздники: Рождество, День благодарения… а особенно – Пасху. Нравилось мне и детство, и взрослая жизнь – свой дом, замужество; еще нравился кофе, а от бекона я и вовсе была без ума, мы с соседом Мерлом даже записались в клуб любителей бекона (Норме, разумеется, молчок). – Элнер вздрогнула, сообразив, что проболталась. – Ой, это мне зачтется как ложь – то, что я промолчала?
Чуть поразмыслив, Реймонд отвечал:
– По-моему, это ложь из разряда «меньше знаешь – крепче спишь». Как считаешь, Дороти?
– Согласна.