Рай и ад. Книга вторая. Рассказы перенесших клиническую смерть

И в итоге, получается, что этот человек сейчас тоже раскаялся. Тогда он давно мне уже звонил. «Я, — говорит, — сейчас хожу в храм, я помню твои слова, и, — говорит, — прости меня! Я тебя умоляю! Прости. Я не могу себе найти место. Ты мне действительно проявил настоящую любовь, а я был слепой и не понимал некоторых вещей. Такое ощущение, я чувствую, что ты за меня молишься». Я говорю: «ты прав, я молюсь за тебя, с Божией помощью!»

Я ни одного католика не видел в раю. Я думаю, это обо всем говорит. Ни одного католика не видел в раю! А в аду их очень много. Потому что они курили — считали это естественным, нормальным. Потому что у них причастие… — Причастием сложно назвать. Потому что они развращали. Потому что у них было очень много своего личного имения, которое они получали при власти… В Европе религия практически уже уничтожена. Ее я уже не видел. Католицизм в Европе живет только в одном месте — в Кракове. Это единственное, где люди еще как-то верят. Слепо, но они верят. Еще стараются как-то жить. Но они не принимают этого Папу Римского, не хотят его принимать. Но, хочу сказать: конечно, они ошибочно верят. В рай не попадет ни один из них. Я же, помните, говорил — он такой огромный рай! Вроде кажется, что много, а когда приближаешься — мало. Последнее время вообще мало кто в рай попадает. Единичные случаи…

Когда антихрист придет, вы увидите. Сразу прям — нас начнут убивать. Это будет конец света. Поэтому «папизм» — я так это могу, наверное, назвать, других у меня просто слов нет, да и многие так выражаются… это есть слово «папизм». И то, что я вам вначале сказал — я ни одного, даже с клира римо-католической, греко-католической церкви, — ни одного не видел в раю.

И вот один немаловажный вопрос о Данииле Сысоеве. Я его тоже видел в раю. И, когда я был в аду, мне показали жизнь, когда он жил. Потому что именно в аду открываются все кольца, вот именно опыт этой жизни. Потому что наша жизнь здесь, на Земле, — это уже как некий малый ад. Сможем ли мы здесь спастись, уберечь себя или не сможем, не знаю. Никто не может знать, кроме самого Бога.

И вот о Данииле Сысоеве хочу сказать. Он очень много говорил открыто, прямо, честно. Человек был бессребреником. Человек, который стремился жить, как учил жить. Но он приехал в Москву. Это была его большая ошибка. Он приехал в Москву, он хотел обличать всех священников. Быть открытым, прямым. Когда он начал это делать, его быстро убрали. Хоть и говорят, что, вроде как, бесы послали этих убийц, нет, — это было все заранее продумано. Потому что, зная человек правду, никогда не пойдет в Москве к священнику исповедоваться. И поэтому, его убрали. Могу вам сказать прямо, честно, открыто — он в лике святых, как мученик. Как мученик за веру. За правду, о которой нам говорит Христос. Когда нас будут гнать, и поносить, и всячески злословить за имя Господа.

Я видел многих царей. И, если брать по картинкам, я говорил, что в аду люди выглядят так, как они выглядели в прежней жизни. Если брать по картинкам: Петр Первый, и некоторые другие правители, тоже в аду сейчас находятся. Но я вам говорю факт, который я собственными глазами видел. И Ельцина видел, и всех, всех, всех, которые там мучаются. Сталин в аду. Тоже мучается в аду, тоже выбраться не может. Если многие думают, что хотят ему честь восстановить, нет, просто многие люди хотят ностальгии. Вот они и возвращают прошлое к настоящему. Есть такое понятие — «ностальгия», которое часто нас возвращает в детство. Даже если человек вырастет, он все равно будет ощущать себя ребенком. В какой-то степени, временами. И есть такое понятие, когда на нас такое состояние находит, нам хочется вернуться, как бы, в детство. А у некоторых людей, более взрослого возраста, им нравилось вот это коммунистическое движение, все вот это, пионерские галстуки, и так далее. «Ошейники» лукавых — галстуки, и так далее.

И поэтому, они все это пытаются вернуть… имя его там очистить… Какое его имя? Сколько он людей переубивал? Сколько святых человек он убил? На его счету столько, сколько я не знаю… крови. Поэтому, не надо его честь облагораживать, и так далее. Человека больше нет, душа его в аду, в плетениях дьявола, в сетях. Никуда он больше не денется — ему там вечность теперь гореть. Я понимаю, что он, может быть, и кается во всем, но, к сожалению, каяться поздно. Жизнь дается нам только один раз, и этот маленький, короткий промежуток времени, который мы построим здесь, на Земле. Что построим, с тем и предстанем пред Богом.