Рай на краю океана

В действительности же Кура, увидев его и Хизер в постели, бросила на них лишь один жгучий взгляд, выражавший что-то вроде ненависти. Или разочарования. Недовольства… Уильям не знал, как понять это выражение лица. Он видел Куру лишь долю секунды; когда до нее дошло, что происходит, она сломя голову бросилась прочь из комнаты. Потом Уильям стучался к ней, но она не ответила. И еще позже… Наконец он сдался и ушел в свою комнату, где долго не мог заснуть. И только к утру его сморило от усталости.

Проснувшись, он решил предпринять еще одну попытку поговорить с Курой. Однако, придя в ее комнаты, он увидел, что двери стоят нараспашку. А ее нет…

– Вы поссорились? – осторожно спросила Гвинейра.

– Не совсем… ну да, но… Где, ради всего святого, она может быть? – Уильям казался почти испуганным. Кура вела себя так странно. К тому же он нашел письмо от нее. Оно лежало на столе в ее гардеробной.

Оно того не стоит.

Только это и было в письме, не больше и не меньше. Но не могла ведь Кура что-нибудь сделать с собой! Уильям с ужасом думал об озере возле деревни маори.

– Что ж, первым делом я искал бы ее в Крайстчерче, – добродушно произнес Джеймс, спускаясь с лестницы в самом наилучшем расположении духа. – Она ведь собиралась туда, не так ли?

– Но не пешком же, – заметил Уильям.

– Кура уехала с Тиаре, – сказал Джек. Он пришел с улицы в сопровождении своего щенка. Судя по всему, парень уже побывал в конюшне. – Я спросил ее, не хочет ли она сказать Глории «до свидания», но она даже не взглянула на меня. Наверное, чувствовала угрызения совести, поскольку Тиаре без спросу взял Оуэна.

– Может быть, она заходила к Глории раньше, – предположила Гвин, чтобы ее внучка не выглядела такой уж плохой матерью.

Джек покачал головой.

– Нет, Глория спала со мной, я ее только что отнес в кухню к Кири. А Кири ничего не говорила.

– И ты просто так позволил взять ей жеребца? – набросился на него Уильям. – Мальчишка-маори заходит сюда, берет ценного жеребца и…

– Я понятия не имел, что она не спрашивала, – спокойно ответил Джек. – Но Тиаре наверняка приведет его обратно. Они ведь просто поехали в Крайстчерч, на это ее странное прослушивание. Завтра она вернется.

– Я так не думать… – заметила Моана.

Экономка накрывала на стол, когда Уильям спустился вниз с известием об исчезновении Куры. После этого она сразу же пошла наверх, чтобы проверить ее вещи, и никто ей не препятствовал. Моана работала в этом доме уже более сорока лет, она воспитывала Мараму и Пола, и Кура для нее была тоже вроде собственной внучки, капризной и довольно избалованной.

– Она взять большая сумка, все красивые платья, и вечерние тоже. Это похоже на большой путешествие.

Родерик Барристер собрал труппу на репетицию незадолго до последнего выступления в Крайстчерче. Нужно еще раз порепетировать этот квартет из «Трубадура»; постепенно он начинал его раздражать, поскольку его Азучена становилась все хуже и хуже. Девочка чувствовала, что от нее хотят слишком многого, очень страдала от насмешек других певцов… а потом еще и это… вскоре придется что-то делать с этим. Родерик спрашивал себя, как с ним могло такое случиться. До сих пор ни одна из многочисленных любовниц не забеременела от него; по крайней мере ему никто не говорил.

При этом кошмарное выступление малышки в «Трубадуре» было еще терпимым – хуже была сцена из «Кармен». Лучше всего ее вообще вычеркнуть из репертуара и поискать что-нибудь другое. Может быть, «Ла Травиата» подойдет; это они с Сабиной могут спеть. Хотя роль для нее тоже будет тяжеловата, да и не очень-то похожа она на чахоточную…

– А если мы переставим женщин немного вперед… – размышлял он вслух, – тогда их будет слышно немного лучше.

– Или мужчины могли бы просто петь потише, – злобно заметила Сабина. – Пиано, друг мой. Это должно получаться и на высоких нотах, если называешь себя тенором…

К раздавшемуся после этого воплю протеста со стороны актера, исполняющего роль Луны, и собственному возмущению Родерика примешалось хихиканье танцоров, которые постепенно готовились к выступлению.

А потом вдруг откуда-то из зрительного зала раздался чудесный голос:

– L’Amour est un oiseau rebelle, que nul ne peut appivoiser…

Кармен, Хабанера. Но в исполнении гораздо более сильного голоса, чем у маленькой танцовщицы. Эта певица тоже была не идеальна, но здесь не хватало только шлифовки, постановки голоса, немного образования. Голос сам по себе был блестящим.

Родерик и остальные певцы удивленно, с напряжением смотрели в зал. А затем увидели девушку. Прекрасную, в лазурно-голубом платье, с забранными наверх волосами, сколотыми испанским гребнем, – так, как, должно быть, это делала Кармен. За ее спиной стоял мальчик-маори.