Рай-отдел

— Ну, чо там? Унялся шмондюк? — спросила Лоудка — она стояла над Яковом, разглядывала распростертое тело.

— Вроде того, унялся, — керст утер рот — оказалось, губы порядком разбили. — А что у тебя?

— Яша-то? Боги прибрали, как говорится. Отмучился, забило парнишку зверье.

Ивану было плохо. И ребра болели, и башка ушибленная. А хуже всего от безжалостных слов бабы. Попрекает, хоть и не впрямую. И какой Яков ей «парнишка», ежели лет на десять старше самой Лоудки? Твердокаменные они там, в своем комитете. Впрочем, какой еще комитет, если она из лепотцов? Совсем башку заморочила.

— Вставай, Ивань, чего убиваться? — молвила финляндка, выковыривая что-то из кармана милиционерского трупа. — Мы все правильно делали, только не свезло нашему Яше. Случается судьба такая. Пошли отсюдова, пока еще кто не набежал. Тебе-то хоть что, в тебя не вглядятся, а я с виду вполне очевидная.

— Щас, — Иван не без труда встал.

Мостовая выглядела жутковато. Просто Куликовская битва какая-то: восемь тел, кровища, снег меж камнями густо багряный. Даже и не верится, что сам же керст этот ужас и учинил. Впрочем, финляндка помогла. Тот, что с челюстью раздробленной, тоже того… отмучился. Видимо, она его в шею ножичком. Опытная комитетчица, того не отнять. Сама трудится, уже с фон-барона бекешу стащила…

— Отстирается, хотя и побуреет, — решила бабенка, закидывая трофей на плечо. — Тебе-то чего нужно? Ты не стесняйся, тут все в бою взято, боги не прогневятся.

Иван через силу поднял казачью карабинку, снял с приказчика новенький патронташ. Ишь снарядился, скотина черносотенная…

Глаза у приказчика стали уж вовсе как у снулой рыбы.

— Пошли-пошли, подмогнешь мне слегка, раз по пути, — торопила комитетчица.

— Да сейчас, — керст отыскал под стеной горсть снега почище, оттер от крови лицо и усы Якова. Лик рабочего, костистый и при жизни, стал совсем черепным, под комком снега шатались-двигались разбитые лицевые кости.

— Чувствительный ты для дарка-керста, — заметила Лоудка. — Впрочем, учитывая твое происхождение, вполне простительно.

Иван, пошатываясь, пошел прочь, по ходу пнул сапогом проклятый «бульдог».

— Верно, снасть нужно хорошую иметь, — согласилась комитетчица. — Вон, мешочек прихвати и пошли.

«Мешочек» оказался вполне солидным и по размеру, и по весу.

— Чего напихала? — слабо удивился Иван.

— Что значит «напихала»? Собрала что понужнее. Цельковский «На луне», Жулик про Ориноко[11], и прочее познавательное. Энциклопедька по ботанике. И на английском кое-что нашлось — есть у нас товарищи, интернационально не подкованные. Хорошие книжки, таким гореть грех.

Иван оглянулся — за домами поднимался столб светлого дыма.

— Горит все-таки?

— Ну, как горит… подкоптится малость. Раз пожар в истории записан, так должен подтвердиться.

— Ты и запалила, выходит?

— Да что там палить-то? Одну комнатушку, и без станков. Само угаснет. А если не палить, так резкое вмешательство в историю случится. Что не к добру!

— Сдается мне, ты и в одиночку любую заваруху сотворишь. Даже государственного масштаба, — пробурчал керст.

— Могу, — согласилась Лоудка. — Могу городского размерчика, могу государственного. Вот мирового уровня еще не осилю. Не всем языкам обучена.

— Кино, значит, смотришь? — догадался Иван.

— Хорошая фильма. Не дожил до премьеры Василь Иваныч, а я ведь его предупреждала, — комитетчица с печалью перекинула тяжеленный мешок с плеча на плечо.

— Видела, значит, комдива лично, — с уважением сообразил керст.

— Довелось. И не только его. Говорю же, обобщаю полезный революционный опыт. Думаю на малой родине университет открыть. Бесплатный, для талантливой молодежи.

— Вот это хорошее дело. Выучить смену и забабахать мировую революцию!

— Да, замысел соблазнительный, хотя есть и трудности, — отдуваясь, признала Лоудка. — Не, сама-то революция нам доступна. Но вот потом этакая сложность всплывает, что… Тут же на столетия нужно просчитывать нюансы развития.

— Глубоко смотришь, — с уважением прокряхтел керст. — Слушай, а как насчет меня? Вроде намекнула что знаешь отчего я… Ну, каким я был до того как…

— Есть версия. Но тебе она не понравится…

Она рассказала, и Ивану действительно не понравилось.

Расставались на углу Шапкина переулка.

— Да как ты сама-то? — Иван с сомнением глянул на увесистые мешки.

— Тут рядом местечко спокойное, а там встретят, — Лоудмила полезла за пазуху. — Вот, тебе. Чтоб, значит, не особо огорчался и в свалке не плоховал.

— Вещь дорогая, тебе и самой нужная… — Иван с тоской глянул на красавец-маузер. — Этого же того орла ствол, что в седле вертелся?

— Его, шмондюка. Бери, на память обо мне и Яше. Мне-то он ни к чему, дома заругаются. Я по правде говоря, хотела лишь брошку от кобуры оторвать…

Красивую плашку осторожно сковырнули ножом. На серебре было выгравировано: «Дорогому Ф. В. А от друзей и сподвижников».

— Другое дело, — комитетчица удовлетворенно спрятала серебряшку. — Владей пистолем, пригодится, меня еще добром вспомнишь.

— Спасибо. Только как-то неудобно. Мне и отдарить нечем.