Рай-отдел

— Шутка юмора, — пояснила Лоуд. — Трон — культурная ценность и должен достаться рабочему народу в целости. В смысле, позже выставиться в музее для трудящихся. У нас троны уже есть, так что пусть и вам какой-нибудь останется.

— В целом я шутки понимаю, — заверил Игорь. — Про стрельбу уже сказали. Остается непонятным, как вы Разина выдернете из охраны и не перепутаете. Его же не одного будут казнить.

— Понятно, что не одного. Но сегодня все же попроще ситуация. Вот Пугачева выдернуть будет сложнее, — озабочено пояснила гостья, преисполненная спасательных планов.

— Вот ты даешь! И Емельяна Ивановича освободите? — восхитился романтичный начоперот. — А почему его сложнее?

— Потому что тогда зима была, — пояснила Лоуд. — там простудиться легко. А у меня бронхит недавно случился.

Заговорщики миновали плетень у последней избы и вышли к реке. Впереди тянулась расхлябанная гать через болотистую низину, за ней стояла огромная толпа народа. Доносился распевный профессиональный голос глашатая…

— Уже начинают, сейчас расходимся и дальше по обстоятельствам, — заторопилась революционная спасательница. — Гру, ты место знаешь. За сигналом следи.

Мальчишка кивнул, поправил мешок и опытно втиснулся в толпу.

— Ты, Ванья, туда, — указала Лоуд. — А ты, Игорь Батькович наоборот.

— Понятно. Все же, вы Степана с Фролом не перепутайте, — на всякий случай напомнил Игорь.

— Минутку, они, что, близнецы? — обеспокоилась спасательница и выхватила записную книжку. — У меня же здесь записано: казнят Степана, а брат того… малость отвернул. Ладно, разберемся. Должны же с эшафота детали огласить своевременно.

Лоуд, поправила что-то под туго, по-деревенски повязанным платком и энергично ввинтилась в толпу припозднившихся зевак. Только что пузатенькая из-за напиханного под одежду вооружения, она мгновенно постройнела, помолодела и похорошела.

— Вот проныра, через минуту у эшафота будет, — Вано вытянув шею, пытался разглядеть помост эшафота. — Я тоже поближе протиснусь. Ты, Игорь, особо в толпу не лезь, ты еще непривычный…

Игорь оказался у земляной кучи непонятного происхождения. Видно с этого места было не то чтобы плохо: море толпы и временные дощатые возвышения в ее центре, вполне различимы, но далековато. Доносился звучный глас чтеца, но разобрать можно было лишь обрывки. Недостаток информации собравшиеся зрители возмещали домыслами, версиями и смелыми прогнозами.

…— Четвертуют, я точно говорю.

— Не знаешь, так и не говори! По-старинному — на кол! За особые злодеяния и разбой.

— Плетями высекут и в войско отправят! Чтоб Константинополь у нехристей отбивал, — проявила политически выверенную фантазию упитанная баба в нарядном охабне.

В толпе и заржали, и испугались.

— А потом заново Степку ловить станут?

— Это кто тут государева преступника отпущать решил? — вкрадчиво спросили из-за спины Игоря.

Народ примолк. Керст краем глаза увидел возникшую ниоткуда харю в обрамлении хорьково-рыжеватой бородки. Шагнул назад, крепко наступив на ногу профессионально бдительному стукачу. Рыжий взвыл:

— Ох, твою…!

Игорь удалялся, придерживая висящий под курткой автомат. За спиной поминали мозоль, «ирода» и хватали за грудки окружающих. Никого в камуфляже рядом не оказалось, да и вспомнить, как выглядел обидчик и был ли тот действительно пятнист, пострадавший уже не мог.

…— И после всего того ты, злодей, позабыв такую к тебе милость и снисхождение великого государя, едучи по Волге, снова по пути разбойничал и, придя в Царицын, избил воеводу и всякое разорение чинил… — звучало со стороны эшафота.

Игорь продвинулся к строениям у границы площади — сюда выходили задворки Садовой слободы, можно было встать на сваленные бревна. До эшафота отсюда было вроде бы подальше, но видно, как ни странно, лучше. Цепи стрельцов, богатые одежды высокопоставленных свидетелей казни… «Глаголь» виселицы торчала рядом с помостом, там же тускло блестел под летним солнцем колокол. Вроде бы и приговоренных вполне можно разглядеть — стояли у возвышения, угадываясь в пестроте больше позой, чем одеждой. Да, после пыток тяжко братьям…

…— И за такие твои злые и мерзкие дела против Господа Бога и против великого государя Алексея Михайловича, великого князя и защитника всея Великия, Малыя и Белыя России, и за произведенный тобой мятеж и измену и за гибель и разорение, причиненные тобой всей России, по указу великого государя бояре приговорили тебя к четвертованию…

Взволновалось море голов — в шапках и платках, лысых и буйно волосатых — неистово тянул народ шеи, вставал на цыпочки, взбирался друг на друга, надеясь увидеть как восстрадает знаменитый злодей и герой. Завозились палачи на эшафоте, подправляя бревна, подталкивая фигуру в длинной, светлой, разодранной практически надвое рубахе. Приговоренный стоял спокойно, лишь старался расправить плечи, обнаженные рваньем рубахи. Лица издали не различить, да и как поймешь по смутным рисункам и описаниям — великий ли атаман то Степан Разин?

В любом случае, поздно уже его спасать, затянула начало операции Лоудка с подельниками…