Рай рядом

Двух, трехлетней крохой Андрей во дворе у бабушки любил постоять под отцветающей дикой черешней. Приговаривал: «Снег! Снег!», ловил кружащиеся лепестки руками – земля и асфальт далеко вокруг были белые-пребелые! Эдакая субтропическая идиллия… Евгения Артемьевна, раз объяснив, что это не снег, это просто весна уходит, больше внука не поправляла… Снег так снег! Не больно-то много его у нас. (Недаром уже Тимоха на вопрос, как называют спортсмена на коньках, заколебался: «Конист??»)

Никто, кстати, не сажал эту стройную высоченную красавицу-черешню! Как и сливу, алычу, шелковицу, старую грушу, которая тоже великолепно, пышно цветет до сих пор. Пальмы – два крылышка-усика – насадила везде Евдокия Ивановна, баба Дуся из соседнего деревянного дома-барака. Они вымахали будь здоров! А саженцы айвы и апельсина принес из школы, посадил один мальчик. Погиб потом в Великую Отечественную войну. Говорили, только пару писем успел прислать матери, она вскоре куда-то переехала… Даже баба Дуся, старожил двора, больше ничего не знает, а деревья – вот они! И когда Андрей говорит своим студентам о неизвестном солдате, то вспоминает и этого парнишку…

Старшая бабушкина подруга, художница, автор герба города-курорта, ставшего в войну милосердным городом-госпиталем, как-то рассказывала (Андрей еще мелкий был, но запомнил!):

– Сколько юношей тогда сами кинулись в военкомат! Двое – сначала один, через неделю, что ли, другой – пришли ко мне попрощаться. Хотя мы и не дружили даже, и учились в разных классах! Ребята хотели переписываться, я, конечно, обещала, и писала, но очень недолго пришлось писать…

– А что солдаты написали вам с фронта? Про войну? – Андрея сызмала, видать, муза истории Клио тюкнула-клюнула в темечко, – А где эти письма?

Художница, и в старости обаятельно красивая, горестно качала головой… На Западе вот после первой Мировой очень громко прозвучали голоса «потерянного поколения»! А наше, российское убитое поколение, почти поголовно убитое – верно, еще и позабытое… Как будто неглупая была барышня, из интеллигентной семьи, но вот не сохранила письма мальчиков, каюсь, каюсь!

Эх, нужно, необходимо, чтобы помнили о них, совсем юных, о молодых, о пожилых – всех-всех, кто не вернулся с этой жесточайшей схватки человечества! История – это обет, обязательство помнить ВСЕ… Наука? Вряд ли все-таки!

О чем только не передумал Андрей с Тимошкой на плече в день семидесятилетней годовщины великой Победы… Сын был хорош: в пилотке, с георгиевской ленточкой на груди, с портретом светлоглазого сержанта в поднятых руках! Рядом бабушка Евгения Артемьевна с платочком у глаз, Янина бабушка Анна Ивановна с большой фотографией родителей-военврачей. А вокруг – колышущееся море, море портретов наших героев… (Яна сделала замечательный видеофильм!)

– Пап, расскажи еще, как мой прапрадедушка-танкист оказался в Берлине, что он там делал!

– Как что – воевал! Так до Берлина надо было дойти сначала. Папа бабушки Жени воевал в Сталинграде, прямо на улицах, представляешь? Тяжело ранили его, лежал в госпитале целый год, а потом выучился, стал радистом-пулеметчиком в танке…

– А что он написал на этом… рейхстаге?

– Просто расписался!

– Фломастером?

– Не было их тогда, Тимофей, не изобрели еще. Мелом расписался. Может быть, поставил дату.

– Еще он, наверно, написал: «Ура! Победа!»

– Очень может быть…

А там, глядишь, – новый год, новый май на дворе! Снова весенним снегом закружатся лепестки черешни, снова пойдет путем-дорогой нашей памяти и благодарности Бессмертный полк… Бабушка Евгения Артемьевна, дочка танкиста, уже готовится!

Мякиш

Молодецкий свист за окнами… Димон! Жили-дружили с ним раньше в одном подъезде, в универе сошлись еще больше, даром что учились на разных факультетах… Опять, конечно, проблемы с Марой! Андрей свешивается из окна:

– Давай, поднимайся к нам, что стоишь?

– Нет, ты спускайся!

Яна выглядывает из кухни, где они с Тимкой варят борщ, хмыкает:

– Всё разводится со своей бальзаковской дамой… Ну, сходи! Телефон только возьми. На детской площадке уже пусто, темно – самые те условия, чтобы ему «пожалиться», тебе пожалеть! Ох, Димон-пижон… Такой мякиш оказался!

Пожалиться и пожалеть?! Да нет, что Димыча жалеть – здоровенный дядька, красивый такой, недавно усы стал отпускать… Вот, аж замочил их, выхлебав бутылку пива. Вытянул ножищи с лавочки на песочницу и принимается за другую: «Ну, раз ты не хочешь…» Раньше-то не сильно увлекался этим! Спортсмен был классный – серфингист, аквалангист. А уж сколько рыбачили с ним на бунах еще школьниками…

– В общем, развожусь! Запилила меня – тренькаю деньги, мало зарабатываю… А у самой барахла – вагон, из всех шкафов вываливается! Шопоголик… шопоголичка, честное слово!

– А, снова помиритесь. Мара ведь у тебя – шикарная женщина, как Янка выражается, «мечта поэта»!