Раиет

Далее Господин обращал мое внимание на другие группы, пока мы медленно обходили его владения: спарринги, групповые убийства, опытные бойцы, которых привезли из других ГУЛАГов, расположенных в разных частях мира. Я слушала внимательно, чтобы показать свою заинтересованность, и кивала во всех нужных местах, отвечая «да, Господин» или «нет, Господин», когда он этого ждал.

Затем мы остановились у уединенной ямы в дальнем конце тренировочного пространства. Заглянув в нее, я увидела самого большого мужчину, которого когда-либо видела, одетого только в черные штаны, угрожающе кружащего вокруг другого бойца.

— А здесь самая важная яма из всех, — объяснил Господин.

Я посмотрела ему в лицо и увидела, как на его губах появилась улыбка, маниакальная улыбка. Но он не смотрел на меня, вместо этого его внимание было сосредоточено на мужчине в яме. Я проследила за его взглядом. В этот момент мужчина повернулся, его большая грудь была обращена к нам. Его личный номер был выставлен на всеобщее обозрение: 901.

Словно почувствовав мой взгляд, 901-ый поднял глаза. Голубые глаза встретились с моими. Но это были не добрые голубые глаза. Они были холодными и лишенными жизни. В этом взгляде не было теплоты. Нет, из этой ямы на меня смотрели только глаза убийцы. Жестокий и, похоже, самый успешный убийца под командованием Господина.

Господин сжал мою руку и объявил:

— 901-ый — мой ценный чемпион. Непобедимый «Питбуль» ям Арзиани. Никто не может ранить его. Он непогрешимый, — Господин резко замолчал, его челюсть напряглась. — По крайней мере, так он мне говорит, — добавил он.

Я заметила в его голосе нотку яда. Господин склонил голову набок, глядя на своего чемпиона, и сказал почти про себя:

— Но у него есть слабость. Мне нужно лишь ее найти.

Затем взгляд Господина застыл. Когда я посмотрела вниз, в яму, пытаясь понять, что его так захватило, я снова встретила холодный, жесткий взгляд 901-ого. Он все еще смотрел на меня.

Мое сердце бешено колотилось под его пристальным взглядом. Я наклонила голову в сторону, придвигаясь ближе к Господину. Он не заставлял меня чувствовать себя в большей безопасности, но грубость и суровое внимание 901-го казались мне сейчас большей угрозой.

Затем Господин перевел свой взгляд на меня. Его глаза следили за мной, а губы скривились в гневе. Прежде чем я успела понять, что вызвало его ярость, он приказал:

— 901-ый, подойди.

Громкая команда Господина заставила меня вздрогнуть, и я чуть не застонала вслух, когда его хватка на моей руке стала сжимать меня до боли. Я опустила глаза, но услышала тяжелый стук шагов по песку, приближающихся к нашему наблюдательному пункту.

Свежий запах окутал меня, и я увидела, как две большие босые ступни остановились в поле моего зрения. В конце концов, Господин ослабил хватку и поднял мою голову, проведя пальцем под подбородком. Я повиновалась этому молчаливому приказу и подняла голову. Но Господин не смотрел на меня. Его внимание было приковано к мужчине, стоявшему всего в футе от нас.

— 901-ый, это моя новая Верховная Мона, 152-ая, — объявил Господин.

Мое внимание было приковано к Господину, но затем большой и указательный пальцы Господина схватили меня за подбородок и заставили повернуть голову. Повернуться и встретиться взглядом с голубыми глазами чемпиона ям.

Если раньше я и считала 901-ого огромным, то это было ничто по сравнению с тем, как он выглядел сейчас, стоя передо мной. Его грудь была вдвое шире моей, и он возвышался надо мной. Моя голова была на одной линии с его грудью. Каждый дюйм его тела был изорван мускулами, широкие вены вздулись на руках и шее. Я невольно обратила внимание на его лицо, главным образом на то, каким красивым он мог бы быть, если бы его взгляд не был таким жестоким. Господин был прекрасен: его темные черты лица были поразительными и точеными. Но 901-ый был воплощением чего-то грубого и первобытного; каждый дюйм кожи был испещрен шрамами от жестоких татуировок: капли крови, отрубленные головы и что-то похожее на изображения разорванной плоти.

Мой пульс участился, пока 901-ый выдерживал взгляд Господина. Я чувствовала, как румянец заливает мои щеки и отчетливо проступает на коже. Когда хватка Господина усилилась на моем лице, я поморщилась от боли.

— Лепесток, познакомься с 901-ым, с Питбулем моей арены.

Господин наклонился ближе к 901-ому, не отпуская меня, а затем добавил с явным презрением:

— Моим самым талантливым питомцем.

Мои глаза сами по себе изучали лицо 901-го, ожидая реакции. Ничего не последовало, если не считать легчайших морщинок в уголках его суровых глаз. И тут я поняла. Я осознала, что то, что его назвали любимчиком Господина, задело его за живое.

Господин подошел ближе ко мне, отпустив мое лицо, и наклонился, чтобы запечатлеть свой влажный поцелуй на моей шее. 901-ый оставался стоическим, неподвижным и совершенно непоколебимым.

— Что думаешь, 901-ый? — спросил Господин, прижимаясь ко мне губами, — тебе не кажется, что моя мона — самое прекрасное создание на свете?