Райнхард Гейдрих — паладин Гитлера

Кубиш и Габчик еще не знакомы. Но скоро они заметят друг друга среди тысяч других парней их возраста, которые, будучи объединены общим стремлением сражаться, выбрались за пределы оккупированной родины.

Намаялись они изрядно. Одни стали кочегарами на судах, другие носильщиками, третьи портовыми чернорабочими, иных приютили добросердечные женщины. Трудно справиться с разочарованием: чехословацкой заграничной армии пока не существует. Ее нет, она не может быть создана, для этого, видите ли, нет законных оснований. А для оккупации Чехословакии были законные основания? Единственное, что могут предложить этим парням эмигранты во главе с Осуским, — это вступить во французский иностранный легион с великодушной оговоркой, что им не придется отслуживать весь пятилетний срок в случае, если будет создана чехословацкая заграничная армия.

У большинства из этих людей нет выбора, если они хотят хоть как-нибудь просуществовать. На худой конец, утешают они себя, ведь и французский иностранный легион будет брошен в бой против гитлеровской Германии. Но некоторые из них попали там под командование немецких ландскнехтов, которые давали волю кулакам да еще насмехались над ними, мол, не лучше ли им было бы сидеть дома, держаться за маменькины юбки. И в самом деле, не лучше ли?

В одном из подразделений иностранного легиона служили и Кубиш с Габчиком. Там они и познакомились. С тех пор их ждет действительно общая судьба, хотя они еще не подозревают, что эта судьба уготована им и только им. В Марселе друзей застигло известие о создании чехословацких частей во Франции. Они даже прочитали объявление о мобилизации, подписанное послом Осуским. Наконец-то они будут сражаться! Перезимовали они в бараках какого-то военного лагеря, лишь немногим отличавшегося от концлагеря. Дыр в крыше не залатаешь, одежонка никудышная, ветер с моря то и дело распахивает двери, а офицеры до десятого пота гоняют, обучая шагистике…

Но все это забылось, когда пришел приказ отправляться на фронт. Сражаясь на Луаре, с винтовками шли на гитлеровские танки, но чаще отступали. Потом им прочли наскоро составленный приказ о том, что в связи с капитуляцией Франции чехословацкие части расформировываются. Кто хочет, может идти на все четыре стороны, а те, кто сумеет попасть на суда, могут ехать в Англию.

Кубиш и Габчик оказались среди тех счастливцев, кому удалось попасть на суда. И вот перед ними берега Британских островов.

…В нескольких километрах от Лондона, на опушке редкого лесочка, расположен особый объект. Со стороны можно заметить три приземистых барака, все остальное — под землей. Вокруг — двойное заграждение из колючей проволоки. У первого прохода шлагбаума стоят солдаты в касках, у второго прохода, уже за вторым кольцом колючей проволоки, — двое парней в спортивных костюмах. Все так, как и должно быть, — сюда проникнуть непросто, вход разрешается лишь в отдельных случаях — приезжающим из Лондона по специальному предупреждению. Здесь тщательно проверяют не только имя на пропуске, но и по внешнему описанию. Так как посетители здесь редки, процедура проверки затягивается куда дольше, чем требуется. Нужно же позабавиться, рассеять свою скуку одетым в спортивные костюмы молодцам — пусть себе приезжие нервничают, пусть считают себя самыми что ни на есть высокопоставленными деятелями.

Гораздо важнее трех приземистых бараков — антенны, натянутые между мачтами, смонтированные в виде геометрических фигур либо закрученные в загадочные спирали.

Пожилой господин в безупречно скроенном темном двубортном костюме в полоску, в солидной шляпе, в перчатках и с тростью, не вылезая из автомобиля, тяжелого семиместного «Хиллмэна» цвета хаки, спокойно предъявляет свои документы часовому у входа. Машина подъезжает к самым дверям барака.

Едва только пожилой господин входит в помещение, радист, сидящий за столом, вскакивает со своего места.

— Господин полковник!..

Моравец снисходительно кивает ему, надевает стариковские очки с толстыми стеклами, которые совершенно не соответствуют его элегантной внешности, и говорит:

— Так, примемся за дело.

Полковник вынимает из папки рукописный текст — радисту уже хорошо известен этот почерк — торопливый, нечеткий, лишь некоторые буквы старательно, даже педантично выведены. Заметно, что писавший нарочно прибегает к завитушкам, чтобы произвести впечатление, выдавая тем самым свою самовлюбленность и тщеславие. Перед радистом лежит таблица шифра, и вот буквы одна за другой — и обычные, и тщательно выписанные — превращаются в столбцы безликих и нейтральных чисел.