Район. Возвращение

Скопа шла к этому маленькому чудовищу, так и стоявшему к нам боком. Я не мог ничего сделать, руки были ватными и висели вдоль тела, их тянул вниз вес такого бесполезного сейчас оружия. Сдобный стоял ко мне вполоборота, странно дергаясь. И сквозь шлем, еле подсвечиваемый изнутри зеленоватым светом датчиков, мне было видно его лицо. Бледное, блестящее от покрывшего его пота, с шевелящимися губами. В голове билась всего одна мысль: попали… попали… попали…

Сзади надвигался тихий шелест множества ног, крадущихся к нам. Я попытался повернуться, чтобы увидеть, хотя бы увидеть тех, кто сейчас нападет, но не вышло. Тело не хотело слушаться, скованное по рукам и ногам чьей-то совершенно сумасшедшей волей, и лишь глаза следили за сестренкой, идущей к своей смерти. Девочка повернулась, медленно, поднимая голову. Ох, ты ж черт!

Платьице за десятки лет стало рваной тряпкой с еле видным рисунком каких-то красноватых цветов. Кукла была без глаз, с многочисленными стежками, идущими по всему ее личику, почерневшему от времени. С ручками и ножками, открученными у мелких Измененных и потом пришитых к пластиковой болванке туловища. Волосы девочки казались париком, плохим париком, приклеенным к слишком большой для тщедушной фигурки голове. Несколько выбившихся прядей развевались в полном безветрии коридора. Лицо… ох, Господи ты Боже мой, ее лицо. Бледно-восковое, с застывшей дикой улыбкой на растянутых и треснувших губах с сочащейся сукровицей, а за ними видны мелкие острые зубы. Нос, давно впавший, с черными дырками ноздрей. Глаза, огромные, с очень четко видимой вертикалью черного зрачка, идущего через радужку, заполнившего ее и вытеснившего белок. Засохшее бурое пятно в уголке рта и такие же, густо заляпавшие ветхую ткань, мелкие россыпи на платьице. И очень большой, покрытый почерневшей коркой тесак с деревянной рукояткой в левой, до этого момента невидимой нам руке. А сестра медленно, как игрушечный робот на севших батарейках, шла и шла к ней. Сзади подходили все ближе.

Сестра шла к ней невыносимо медленно, ломая саму себя изнутри, не в силах сопротивляться. Шаг и шаг, один за другим, и осталось не больше десяти этих самых шагов. Сзади замерли, то ли готовясь к тому, чтобы прыгнуть на нас и закончить то, что начала эта девочка в платьице, то ли любуясь тем спектаклем, что она разыгрывала перед нами. А сестра сделала еще два плавных и тихих шага.

Подошва наступила на валявшуюся кость, с хрустом раздавив ее. Я напрягся, пытаясь заставить свои собственные руки поднять АК, выбрать спуск и выстрелить, но не вышло. Не хотели ладони даже шевельнуться, и оставалось только еле слышно заскрипеть зубами. Нет, ну не так же, пожалуйста, ну помоги хотя бы раз по-настоящему, прошу тебя!!! Я пытался крикнуть, но тоже не смог. Язык еле ворочался в пересохшем рту…

Еще одна кость хрустнула, рассыпавшись в труху. Сколько их осталось, этих шагов, пять-шесть? Как же неимоверно страшно стоять вот таким столбом, не в силах сделать хотя бы что-то, просто видеть, как твоя сестренка, твой самый родной человек, идет к чудовищному палачу, ждущему ее! Хруст… еще, и новая дикая мысль. Мозг полыхал внутри головы, стараясь хоть как-то закрыться от этого безумия, такого реального и такого ужасного. Мысль о ботинках, о ее ботинках, так долго и надежно служивших. Да-да, дикая и несвоевременная мысль. Но она настойчиво лезла, и как было ее оттолкнуть? Я не знал, что случится, когда Скопа, наконец, дойдет и снимет шлем — ее пальцы в перчатке уже начали отстегивать маску. И мысль, эта глупая и ненужная мысль, сейчас спасала, отодвигая в сторону то, что фиксировали глаза.

Шаг… мы заказали их в лаборатории Грека, этого проныры, создающего такую клевую снарягу, что просто держись. Так же, как и шлемы с масками, и комбинезоны со вставками из керамика, титана и металлопластика, с верхним слоем из кевлара.

Шаг… они стоили нам кучу денег, эти кажущиеся такими простыми ботинки с толстой рифленой подошвой. Но они того действительно стоили, помогая и спасая там, где полыхал огонь, земля была утыкана острыми осколками разорвавшегося железа или битого стекла, а лужи кислоты не давали пройти к спасительному выходу.

Шаг… а ты в первый раз натерла ноги и жутко ругалась, я помню. Да-да, так и было, именно так, несмотря на всякие патентованные средства для разнашивания обуви и гарантию старого кавказца, курирующего эту сферу деятельности структуры Грека. И долго еще носила с собой моток пластыря, который потом пошел на что-то нужное. И как же виртуозно ты тогда ругалась, моя хорошая.