…Помнится, 31 декабря позвонил Горбачеву, чтобы поздравить с наступающим девяносто вторым годом. Михаил Сергеевич сказал, что собрались они семьей за столом, сидят одни. Голос был несказанно грустным. А каково было начинать новую жизнь Раисе Максимовне? Не знаю, потому что она всегда оставалась такой же, как и прежде.
Лишь спустя годы, в Генуе, где сочли возможным отметить десятилетие нашей перестройки, Раиса Максимовна обронила за ужином:
— Никто не знает, что пришлось пережить нам с Михаилом Сергеевичем…
Ни в чем не изменять самой себе Раисе Максимовне помогла, как мне кажется, ее непоколебимая доброжелательность. Именно непоколебимая: всегда оставалась приветливой, что бы ей ни отвечали, куда бы ни клонился разговор…»
Стремилась давать людям покой? Ведь рассуждала же она так: «У людей должна быть почва под ногами… Чтобы каждый конкретный человек почувствовал — для меня самое главное, — что на душе у него стало спокойнее, под ногами тверже, а на столе и в дому всего больше».
И далее: «…чтобы Советский Союз, пройдя горнило обновления, остался союзом — людей, республик, идеалов. Не может быть пущен по ветру бесценный, веками намывавшийся нравственный, социальный опыт существования, сотрудничества, взаимного притяжения и совместного проживания многих десятков народов!»
Оставим в покое политическую подоплеку этих слов. Но ведь когда все мы сегодня не умеем договориться друг с другом, когда общество разобщено, с чисто нравственной стороны, разве не имеет этот ее призыв права на жизнь?
Мне лично кажется, что шок до сих пор слишком велик, чтобы мы все могли здраво рассуждать на эту тему. Мы должны для начала прийти в себя. Положение осложняется и тем, что от желающих — и на этом тоже! — сколотить себе политический капиталец нет отбоя.
Не вдаваясь в научные, политические споры, ограничусь следующим замечанием. За всей этой политической кухней с ее «амброй» (от названия вредоносного растения, амброзии, вызывающей сильнейшую аллергию) оказалось забыто слово «советский». Но ведь если не принимать в расчет всю огромную идеологическую зашоренность, то приходится признать, что великая идея Ленина — советы как органы управления, советы в чистом виде — жизнеспособна! Она-то как раз ничем себя не запятнала. Опорочили идею люди, к которым она попала в руки… Ей не дали реализоваться в полную силу. Словом, все как всегда — с водой вместе выплеснули и ребенка.
…Бывший генсек, бывший президент — одним махом. Он стал изгоем в своей стране. Тогда у Горбачевых замолчали телефоны. И… не так уж они шиковали. Раиса Максимовна так характеризовала бюджет семьи: «Моей пенсии доцента хватает только на то, чтобы оплатить коммунальные услуги нашей трехкомнатной квартиры. Помогаем родственникам, близким людям. Поэтому то, что Москва сейчас — один из самых дорогих городов мира, мы прекрасно ощущаем и на себе.
Не секрет, что в большинстве семей бюджетом занимается женщина. Так и у нас. Михаил Сергеевич в шутку называет меня «министром финансов». И тут он не ошибается. Во всяком случае, в рамки бюджета укладываемся».
…Прошло несколько лет, и Михаил Горбачев рекламировал «Пиццу-Хат», продавал свои фотографии школьных лет разным изданиям. Горбачевых стало жалко. Венценосная пара, блиставшая на мировой политической сцене… С другой стороны, мы впервые увидели не августейшую чету, а семью. И члены ее не опустили руки от неудач. Старались идти вперед.
Перед началом предвыборной президентской гонки 1996-го у Горбачевой поинтересовались состоянием ее здоровья, и она ответила: «В Форосе действительно был серьезный срыв. Сегодня, конечно, я чувствую себя хуже, чем до Фороса. Но гораздо лучше, чем могло быть».
После Фороса она больше пяти лет не давала интервью. Завесу молчания прорвала только в 1996 году, когда Горбачев решил баллотироваться в президенты. Она была категорически против этого. Пыталась отговорить. Но когда он принял твердое решение — подчинилась. «Я — жена».
Говорила так: «Я стараюсь сохранить оптимизм, активность, не потерять интерес к жизни. Я рядом с Михаилом Сергеевичем. Поддержка его — это мой первейший долг. Я вижу, что ему приятно, когда я лучше выгляжу, что-то себе купила. Он все это замечает.
Я думаю, именно бойцовские качества Горбачева и помогли ему выстоять после всего того, что случилось. Он помог и мне пережить все то, что выпало на нашу долю. В эти тяжелые дни не столько я ему, сколько он мне был поддержкой.
После того как он сошел с политического Олимпа, для меня самой раскрылись совершенно по-новому стороны его характера. Он отказался от многих иллюзий.
Об этом тяжело вспоминать. Нас буквально за сутки выселили из служебной квартиры. Дали здание для фонда, но вскоре его отобрали. Причем с милицией, с наручниками… Страшный момент, когда в доме вдруг замолкает телефон. Но не все от нас отвернулись. Многие из тех, кто работал с Горбачевым, ушли вместе с ним. От девушек-стенографисток до его помощников. Теперь работают в фонде на скромной зарплате».