Раиса Горбачева

Я улыбался, говоря это. А она вся насторожилась. Прямо и долго смотрит на меня — то есть всерьез подумала, что такой «вариант» возможен. До этого она бурным шепотом рассказала мне, как они в 3 ночи, занавесившись во внутренней комнате, Толиной камерой засняли заявление М.С…. «Мы его вырежем из кассеты, — говорила она (но скрыла, что снято было в двух вариантах — еще заявление врача Игоря Анатольевича), — Так вот… Я упакую пленку в маленький «комочек» и вечером вам отдам… Но вы, ради Бога, не держите у себя… вас могут обыскать… и не прячьте у себя в кабинете».

…Михаил Сергеевич отнесся скептически — чтобы я поплыл в Тессели, в Форос и даже в «Южный»: даже если не выловят в воде, выйдет голый — и что дальше? Отправят в ближайшую комендатуру, и пропала пленка… Но обсуждали всерьез… хотя вариант был явно абсурдный. И я его «предложил» в шутку, чтоб как-то рассеять их нервное состояние.

Пленку Раиса Максимовна мне дала после обеда… А пока Михаил Сергеевич попросил ее заняться детьми. Мы с ним перешли на другой балкон, встали у перил и тут же увидели, как повернулись к нам трубы с вышки и погранпатруль на ближайшей скале взял нас «в бинокль». Одновременно услышали из будки внизу под домом по телефону: «Объект вышел на балкон, второй справа!..» Мы с Михаилом Сергеевичем переглянулись, я засмеялся и обозвал «их» матом… Он посмотрел на меня: раньше я при нем не позволял себе… (Я посожалел — подумает, что теперь можно!)

Он стал диктовать заявление — Обращение к народу и к международному сообществу… Когда уходил, Раиса Максимовна опять стала меня строго инструктировать: чтоб я хорошо спрятал и сумел донести — как бы в дороге не обыскали… Мне эти страхи кажутся плодом нервного перенапряжения…

Вчера она дала мне свою книжку «Я надеюсь…», которую прислали ей еще 17-го… — сигнальный экземпляр. Просила прочитать за вечер… Я прочитал и очень хвалил. Это доставило большую радость… Михаилу Сергеевичу, у него даже глаза увлажнились. Я уверял их, что книга разойдется по всему свету, расхватают… и у нас тоже. (Раиса Максимовна сомневалась, что теперь она может выйти.) «Замолчать не удастся, чтобы ни случилось», — уверенно заявил я… Вообще всем своим видом, поведением я стараюсь показать, что «все обойдется»… Они встречают меня с какой-то обостренной надеждой — не принес ли я какую-нибудь «хорошую весть»… Расспрашивают, что я слышал по «Маяку» (по оказавшемуся в комнате Ольги и Тамары допотопному ВЭФу). Как я оцениваю то, что услышал, что я вообще думаю о том, что будет завтра, послезавтра, через неделю? Я в «несвойственной мне манере» отвечаю самоуверенно, бодро… Раиса Максимовна все время в крайнем напряжении, хоть бы раз улыбнулась. Зато дочка — Ира — вся полна решимости, бесстрашная, резкая… беспощадная в словах и «эпитетах» по поводу того, что «с ними сделали»… Оказалась образованная и с хорошим вкусом…

Так вот, вестей я им никаких не приносил. И наши «дискуссии» вращаются все вокруг приезда «Болдина и компании»… Что урывками брали с маленького «Сони», оказавшегося у Толи».

Письма президента

В эти тревожные дни Раиса Максимовна все время носит с собой маленькую шелковую сумочку. Там, видно, самое тайное, что отбирать стали бы в последнюю очередь… Она очень боится унизительного обыска… Боится за Михаила Сергеевича, которого это потрясло бы окончательно. Черняев: «Она была постоянно в нервическом состоянии. В этом состоянии она мне вручила вчера и «комочек» пленки, завернутый в бумагу и заклеенный скотчем.

— Мы уже передали другие варианты. Я лучше не скажу вам — кому. Это — вам. Нет, не вам…

— Почему же не мне? Я ведь продолжаю качать права как народный депутат: хочу, мол, быть на заседании Верховного Совета 26-го, о котором объявил Лукьянов.

Михаил Сергеевич отреагировал: «Чего захотел?!»

Читаем в одном из интервью: «Это произошло 27 августа, — начал вспоминать президент. — Писем у нее за прошлое, особенно за молодые наши годы, скопилось много. Я ей писал из разных поездок и командировок регулярно, откровенно и яростно, как радикал. Таким, собственно, и остался. Письма были очень личные и открытые.

Знаете, у Раисы Максимовны очень глубокое отношение к тому миру, который нас связывает столько десятилетий. Она, кстати, принципиальный противник того, чтобы моя семья… без нужды выходила на внешний мир. Дом для нее — наш остров.

27 августа, когда я вернулся домой, застал ее в слезах. Она сказала: «Я только что сожгла все письма. Не могу представить, что их кто-то будет читать, если с нами повторится то, что было в Форосе».

Р.М. постоянно лукавит. Недоумение перестает в сомнение. Не покидает чувство того, что она знает несравнимо больше, что она постоянно чего-то, самого главного, недоговаривает. И как она пообещала — «это вместе со мной и уйдет» — так оно и вышло.

Из хроники путча

19-го по Москве, а затем и по стране прокатился слух — якобы на Псковский завод АТС поступил срочный заказ на выпуск 250 тысяч наручников. Гарантированный навар предприятию — 12 млн руб. Отказались… Слух впоследствии подтвердился.