Райские новости

Я прервал предложение на середине из-за телефонного звонка. Это была Тесса. Я совершенно забыл о своем намерении позвонить в Англию сегодня вечером. Тем, что Тессе снова пришлось самой звонить мне, я, есте­ственно, навлек на себя еще большую немилость и по­ставил себя в еще более невыгодное с моральной точ­ки зрения положение, когда мне пришлось признать­ся, что она не может поговорить с папой, потому что он в больнице. Разумеется, Тесса принялась шумно воз­мущаться. Я очень походил на типичного героя кари­катур, держа трубку на расстоянии вытянутой руки от уха, пока она бранила меня за мою беспечность и не­компетентность в деле присмотра за папой и прежде всего за безумную затею потащить его на Гавайи. Я по­нимал, что ее гнев питало сознание собственной ви­ны — она сама из корыстных побуждений, которые оказались необоснованными, подтолкнула его к поле­ту. Я дал насколько мог обнадеживающий отчет о па­пиной травме и ходе выздоровления. И ловко ввернул, что больница не только обеспечивала в высшей степе­ни квалифицированное лечение, но и была католиче­ской. Я также сумел частично поставить себе в заслугу (которая на самом деле принадлежала молодому чело­веку в туристическом агентстве) приобретение стра­ховки на покрытие медицинских расходов. (Уолши никогда не отличались предусмотрительностью в по­добных делах: помню, как в 50-х годах наш дом дважды подвергся краже со взломом, прежде чем отец застра­ховал имущество.) Я пообещал устроить, чтобы он по­звонил ей из больницы и она могла убедиться, что я го­ворю правду и у него не было («по твоим словам», как мрачно намекнула Тесса) сотрясения мозга, что он не лежал без сознания или в реанимации.

Попытавшись отвлечь ее от папы, я принялся опи­сывать, с какими трудностями столкнулся, подыскивая подходящий интернат для Урсулы. Тесса спросила, сколько у Урсулы денег, и разочарованно хрюкнула, ус­лышав мой ответ. Когда же я упомянул, что убедил Ур­сулу платить за частный интернат из капитала, Тесса заметила: «Тебе не кажется, Бернард, что в этом вопро­се ты несколько своевольничаешь? В конце концов, речь вдет о деньгах Урсулы, даже если у тебя и есть эта, как ее, доверенность. Если бы она предпочлапересе­литься в государственный интернат и чувствовать себя спокойно, зная, что у нее остаются какие-то деньги...»

«Бога ради, Тесса, — перебил я, — ей осталось жить несколько месяцев. И в любом случае это ничего не ме­няет. Если она поселится сейчас в государственном интернате, стоимость ее содержания будут компенси­ровать из ее личных средств, пока не останется не­сколько тысяч долларов». (Это я, разумеется, выяснил в ходе своих изысканий.)

«Ой, ладно, сдаюсь, — рассердилась Тесса. — Все равно я в этом ничего не понимаю. И во всем ты вино­ват», — ни с того ни с сего заключила она и швырнула трубку.

Возвращаясь к Дафне: хочу закончить эту грустную ис­торию и пойти спать. По существу, я стремился отло­жить женитьбу, чтобы дать нам обоим время узнать друг друга получше. Дафна же торопилась: ей было тридцать пять, и она хотела создать семью. Я нуждался в ее товарищеском отношении и поддержке, но глубо­ко в душе страшился сексуальной стороны брака. Мы никогда не заходили дальше поцелуев и объятий — уютных, пристойных, которые я находил скорее успо­каивающими, нежели волнующими. Только когда язык Дафны соприкасался, извиваясь, с моим, я действи­тельно испытывал некоторое сексуальное возбужде­ние и тогда, повинуясь какому-то условному рефлексу, немедленно отстранялся и искал любого умственного отвлечения от «повода ко греху». Это, на мой взгляд, доказывало, что я был по крайней мере способен со­вершить половой акт, но как я все это сделаю, когда придет время, представлялось с трудом. Однажды ве­чером, когда мы сидели в моей квартирке, я стал наме­кать на свои тревоги и сомнения, но настолько туман­но и такими обиняками, что Дафна не сразу сообрази­ла, что меня беспокоит. Когда же поняла, то сказала с присущей ей живостью: «Что ж, существует только один способ это выяснить» — и предложила, чтобы мы тут же отправились вместе в постель.