Райские новости

Служить мессу и читать проповедь на следующее утро было уже совсем иным делом. Я нервничал и отвлекался. Во время чтения я запинался в несвойственной мне манере и, подавая причастие, избегал встречаться взглядом с отдельными членами конгрегации, словно боялся, что, заглянув мне в глаза, они увидят там, как в замочной скважине, некую скандальную кар­тинку моих объятий с Дафной. За ланчем я едва был способен поддержать вразумительную беседу с Томасом, который раз или два с любопытством посмотрел на меня и спросил, хорошо ли я себя чувствую. Днем я поехал на квартиру к Дафне, и мы снова долго разгова­ривали, на этот раз о нашем будущем.

Главной заботой было свести до минимума шок и боль, которые неизбежно вызовут у моих родителей такие перемены в жизни их сына. Поэтому, вместо того что­бы публично, одним махом, отказаться от сана, като­лической веры и безбрачия, я подумал, что сначала по­дам прошение о секуляризации, представив свое ре­шение маме и папе как кризис моего призвания; затем, когда они с этим свыкнутся, я смогу разъяснить теоло­гические сомнения, которые за этим кроются, и постепенно подготовлю их к мысли о своей женитьбе. Я по­думал, что параллельно смогу подыскивать работу преподавателя где-нибудь на севере Англии и что со временем Дафна переедет туда ко мне, чтобы в тиши и покое мы получше узнали друг друга, прежде чем со­вершить этот ответственный шаг — вступить в брак. Но это был наивный и плохо продуманный план, кото­рый скоро рухнул.

Я отправился на прием к помощнику епископа, под чьим началом служил в епархии, рассказал ему об ут­рате веры и попросил секуляризировать меня. Как я и предполагал, он настоятельно посоветовал проявить осмотрительность, не торопиться, подумать. Попро­сил меня удалиться на время, чтобы обдумать этот во­прос в спокойной и одухотворенной атмосфере. Же­лая пойти ему навстречу, я отправился для двухнедель­ного уединения в кармелитский монастырь, но уехал оттуда через три дня, чуть не сойдя с ума от тишины и одиночества, и вернулся к епископу, чтобы повторить свою просьбу о секуляризации. Он спросил, не имеет ли все это какого-либо отношения к трудностям в свя­зи с безбрачием, на что, несколько казуистически, я от­ветил, что мои сомнения касательно католической ве­ры лежат исключительно в области интеллектуальной и философской, хотя, вполне возможно, что, покинув церковь, я, как и большинство мирян, женюсь. Он ска­зал, что еще поразмыслит в надежде, что мы сможем найти взаимоприемлемый способ отложить необра­тимый шаг. Сказал, что будет молиться обо мне.

Последовала пауза — неделя или две, — в течение которой мой разум пребывал в смятении от нереши­тельности и противоречивых побуждений. Епископ освободил меня от обязанности служить мессу: офи­циально я был нездоров и, страдая от стресса, отдыхал по рекомендации врача. В монастыре, расположенном чуть дальше по дороге за церковью Петра и Павла, у меня была комната. Мы продолжали тайно встречаться с Дафной. Мне кажется, она отчасти получала удо­вольствие от недозволенности и конспиративности наших отношений — это сообщало им привкус роман­тики. Разговаривали мы только о моих сомнениях, мо­ем решении и промедлении епископа, но наше физи­ческое сближение продолжалось. Ее поцелуи при рас­ставании бывали долгими и неторопливыми, а однажды она повергла меня в изумление, просунув свой влажный, теплый язык мне в рот. Один из прихо­жан неизбежно заметил нас как-то вечером: мы сиде­ли, держась за руки, в маленьком деревенском пабе в нескольких милях от Сэддла, — и тайное стало явным.