Я вспомнил об одной супружеской паре в Сэддле столпах прихода, еженедельно принимавших причастие, — они оживленно болтали со мной, когда я к ним заходил, но, по сведениям из надежных источников, не разговаривали друг с другом наедине на протяжении пяти лет, с тех пор, как их единственная дочь забеременела от своего дружка и ушла из дома. Я ухитрился изложить эту историю, не раскрывая своих отношений с четой. Мы разговорились о сексуальной вседозволенности у древних полинезийцев, Иоланда назвала это «подобием сексуальной Утопии, к которой мы все стремились в шестидесятых: свободная любовь, нагота и совместное воспитание детей. Только для полинезийцев это не было позой, они действительно так жили. Пока не пришли европейцы, одержимые своими идеями, с библиями и болезнями». Моряки наградили красивых, любвеобильных женщин Гавайев оспой, а миссионеры заставили их носить муму даже в воде, так что они сидели во влажной одежде и простужались. За семьдесят лет население островов сократилось с 300 000 до 50 000. «И теперь гавайцы страдают от тех же сексуальных «пунктиков», что и люди повсюду. Если не верите, загляните в раздел «Гонолулу эдвертайзера», где читателям дают советы по личным вопросам. Но идеализировать полинезийцев тоже нельзя. В конце концов они придумали слово «табу». И отмстили им разные вещи. Если ты случайно поел не в том месте или не с тем человеком, это может оказаться роковым. Если король взял твоего ребенка, а тот на него пописал, он должен либо усыновить младенца, либо размозжить ему голову. Человеческие существа получают какое-то извращенное удовольствие, осложняя свою и без того уже сложную жизнь. — Иоланда посмотрела на часы. — Мне надо идти».
Я удивился, узнав, что уже так поздно. Мы протрезвели не до конца, без сомнения, потому что выпили саке, теплой рисовой водки, налитой в крохотные фарфоровые чашечки без ручек. Расплачиваясь по счету и давая повару щедрые чаевые, я предложил Иоланде вызвать для нее такси.
«Нет, я чувствую себя нормально, — сказала она. — И мне пришлось оставить машину так далеко, что, пока я до нее дойду, все остатки алкоголя выветрятся».
Я вызвался сопроводить ее до стоянки, которая располагалась рядом с зоопарком.
«Это было бы кстати, — согласилась она. — Там, у парка, темновато».
Действительно, так и оказалось, и пока мы шли под деревьями, где, взявшись за руки или обняв друг друга за талию, прогуливались пары, мне вдруг пришло в голову, что мы, должно быть, кажемся им еще одной парочкой, и по короткому, задумчивому молчанию Иоланды я понял, что та же мысль посетила и ее. Внезапно дружеская непринужденность вечера исчезла. Я ощутил приступ старой знакомой паники, предчувствие того, что в любой момент Иоланда вдруг остановится, и обнимет меня, и поцелует, и просунет язык мне в рот, и что тогда, что? Поэтому, когда через несколько секунд она остановилась и дотронулась до моей руки, я отшатнулся, как от огня. «Что случилось?» — спросила она. «Ничего», — ответил я. «Я только хотела сказать — посмотрите на луну». Она показала в промежуток между деревьями на яркий месяц. «О, — произнес я. — Да. Очень красиво».
Она какое-то время шла молча, потом остановилась и повернулась ко мне. «Что с тобой такое, Бернард? Ты думаешь, я пытаюсь соблазнить тебя, да? Эй? В этом все дело? Ты считаешь меня изголодавшейся по сексу брошенной женой, которая высунув язык бегает ищет, с кем бы перепихнуться? Да?»
«Нет, конечно нет», — промямлил я. Одна или две парочки остановились поблизости в тени, наша перепалка вызвала у них интерес.
«Позволь мне напомнить, что это
«Знаю, — сказал я. — И я очень благодарен».
«Ну тогда ты демонстрируешь это весьма своеобразно. Как в тот вечер, когда мне казалось, что все идет прекрасно, и вдруг ты выскакиваешь из дома, оставив меня гадать, что я такого сказала».
«Извините меня, Иоланда, — смущенно проговорил я. — Вашей вины в том не было. Это все я».
«Ладно. Забудьте. — Она закрыла глаза и несколько раз глубоко вздохнула. Я смотрел, как вздымается и опускается под хлопчатобумажной тканью платья ее грудь. Остановившиеся рядом люди исчезли. Иоланда открыла глаза. — Вам не нужно идти дальше, — произнесла она. — Я вижу отсюда свою машину. Спокойной ночи, и спасибо за»шампанское и ужин».
Она протянула руку, и я, как дурак, пожал ее и стоял столбом, глядя, как она уходит прочь и юбка закручивается вокруг ее бедер от энергичной походки. Я как дурак дал ей уйти, когда должен был догнать, взять за руку и попытаться объяснить, почему мне так трудно общаться с женщинами, спокойно и по-дружески. И что за сегодняшний вечер я подошел к этому ближе, чем за всю свою жизнь.