Райский сад

Когда она вернулась, Дэвид все еще спал. Марита села возле него на кровать. В сумерках его волосы создавали резкий контраст с загорелым лицом и казались совсем белыми. Марита ждала, когда он проснется.

Они сидели в баре и пили виски «Haig Pinch» с перье. Марита пила очень мало.

— Мне хочется, чтобы ты каждый день ездил в город, покупал газеты и читал их где-нибудь в кафе. И чтобы ты ходил в клуб и встречался с друзьями.

— У меня нет такого обыкновения.

— Хорошо, но нужно, чтобы какую-то часть дня ты проводил без меня. Я не имею в виду то время, когда ты работаешь. Раньше тебя всегда окружало слишком много девушек. Теперь я прослежу, чтобы твоими друзьями были только мужчины. Напрасно Кэтрин не позволяла тебе общаться с друзьями.

— Она не запрещала мне. Я сам не хотел.

— Может, и так. Как ты думаешь, у нас будут друзья? Настоящие нормальные друзья?

— Один друг у нас с тобой уже есть.

— Но у нас будут другие друзья?

— Может, и будут.

— А они не отнимут тебя у меня? Ведь я так мало знаю по сравнению с ними.

Они знают ровно столько же.

— Вместе с ними в твою жизнь войдут молодость, свежесть и новизна, и я стану тебе не нужна.

— Ничего такого не произойдет.

— Я убью их, если они попытаются отнять тебя у меня. Я не она, и я никому тебя не отдам.

— Вот и хорошо.

— Я хочу, чтобы у тебя были друзья среди мужчин и чтобы ты встречался с боевыми товарищами, чтобы тебе было с кем пострелять в тире или сыграть в карты в клубе. Но других женщин рядом с тобой больше не будет. Хорошо? А то знаешь, как это бывает: молодая хорошенькая женщина влюбится в тебя и начнет говорить, что только она тебя понимает, и тому подобное...

— Я не бегаю за каждой юбкой. Ты же знаешь.

— Но они повсюду. Каждый день тебе будут встречаться новые женщины. Нельзя зарекаться. Тебе особенно.

— Я люблю тебя, — сказал Дэвид, — теперь ты — моя женщина и моя подруга. Не думай о плохом. Просто будь рядом.

— Я всегда с тобой.

— Я знаю. И я счастлив, что ты рядом, и что сегодня мы будем спать вместе, и что так будет всегда.

В темноте Марита лежала, приникнув к нему всем телом, и он чувствовал ее груди на своей груди, ее руки у себя на шее, ее ищущую руку и ее губы на своих губах.

— Я — твоя девушка, — сказала она в темноте. — Твоя девушка. Что бы ни случилось, я всегда буду твоей. И я всегда буду любить тебя.

— Да, любовь моя. Спи спокойно. Сладких снов тебе, моя любимая девушка.

— Ты спи, — сказала она, поднимаясь с постели, — я буду через минуту.

Когда она вернулась, он уже спал. Марита легла рядом и натянула простыню. Он спал на правом боку и нервно дышал.

Глава тридцатая

Дэвид проснулся, едва забрезжило утро. В сером предрассветном сумраке стволы сосен показались ему иными, чем те, что он привык видеть в окне, и море, видневшееся в просвете между деревьями, словно отступило немного дальше. Он так и проспал всю ночь на боку и отлежал правую руку. Сейчас, окончательно стряхнув сон и увидев Мариту, он наконец вспомнил, что провел ночь в ее комнате, и понял, отчего так изменился вид за окном.

Теперь он вспомнил все. Дэвид встал, окинул нежным взглядом загорелое тело Мариты, потом укрыл ее простыней, легонько поцеловал и, набросив халат, вышел в холодную утреннюю сырость, унося с собой образ спящей девушки. У себя в комнате он принял холодный душ, побрился, надел рубашку и шорты и отправился в свой кабинет. Возле комнаты Мариты он задержался и тихонько приоткрыл дверь. Постояв немного и посмотрев на спящую Мариту, он неслышно закрыл дверь и пошел к себе.

В кабинете он достал коробку новых карандашей и чистую тетрадь. Пять карандашей сразу заточил и принялся за работу. Он писал рассказ о своем отце и о том рейде в год восстания Маджи-Маджи, который начался с перехода через злополучное горькое озеро. Этот переход доконал их в тот день, и к тому моменту, когда начало всходить солнце, оказалось, что они не проделали и половины того пути, который можно было пройти лишь в темное время суток. Пришел день, а вместе с ним — миражи и невыносимое пекло.

К тому времени, когда за окном кабинета разгорелось утро и сосны загудели под сильным напором свежего восточного ветра, в рассказе закончилась первая ночь их похода. Они стояли лагерем у небольшого водопада в тени фиговых деревьев и ранним утром снова двинулись в путь вперед и вверх по длинной лощине, которая привела их к отвесному склону горы.

Дэвид заметил, что сейчас гораздо лучше понимает поступки отца, чем тогда, когда он писал этот рассказ в первый раз, и понял, какие нужно внести изменения для того, чтобы образ отца стал еще колоритнее. Повествование стало более многослойным, в нем появились новые оттенки и смысловые ходы. «Как же мне повезло, — думал Дэвид, — что у меня был такой необыкновенный отец».

Он писал легко и уверенно, память с готовностью подбрасывала ему предложения одно за другим, так что ему оставалось только записывать их, исправлять или вычеркивать — так, как если бы он работал над готовыми гранками. Он не потерял ни единой строчки, и многие предложения записывал, ничего не меняя.