Райский сад

– Она сумасшедшая, – сказала она, когда они поплыли рядом.

– Значит, ее не в чем винить.

– Но как ты намерен поступить?

– Допишу этот рассказ и примусь за другой.

– А что будем делать мы с тобой?

– То, что сможем.

Глава восемнадцатая

Он закончил рассказ за четыре дня. Ему удалось передать все, что он хотел в него вложить, и хотя природная скромность принуждала его сомневаться – а вдруг получилось не так хорошо, как ему кажется? – холодный рассудок подсказывал: рассказ получился даже лучше, чем он ожидал.

– Ну, как сегодня дела? – поинтересовалась Марита, когда он появился в баре.

– Закончил.

– Можно мне прочитать?

– Если хочешь.

– Ты в самом деле не против?

– Возьмешь две верхние тетради в портфеле.

Он дал ей ключи от кабинета, а сам, налив себе виски с перье, сел просматривать утреннюю газету. Девушка вернулась в бар с тетрадями, уселась поодаль от Дэвида на высокий стул и углубилась в чтение.

Дочитав до конца, она решила перечитать рассказ еще раз. Дэвид налил себе новую порцию и наблюдал за ней. Когда девушка прочитала рассказ и подняла голову, он спросил:

– Тебе понравилось?

– Это не та вещь, про которую можно сказать, что она нравится или не нравится. Ты написал об отце?

– Конечно.

– И после этого ты его разлюбил?

– Нет. Я никогда не переставал его любить. Но лишь тогда я узнал его по-настоящему.

– Замечательный рассказ. И жуткий.

– Рад, что тебе понравилось.

– Пойду отнесу назад. Люблю открывать запретные двери.

– Мы с тобой уже вошли в эту дверь.

Вернувшись с пляжа, они отыскали Кэтрин в саду.

– Вы вернулись, – сказала она.

– Да, мы хорошо поплавали, – сказал Дэвид. – Жаль, что ты не пошла с нами.

– А мне не жаль. Если тебе это интересно.

– Куда ты ездила? – спросил Дэвид.

– В Канны, по своим делам. Вы опоздали на ленч.

– Извини, – сказал Дэвид. – Выпьешь аперитив?

– Прости меня, пожалуйста, Кэтрин, – сказала Марита. – Я переоденусь в одну секунду.

– Теперь ты уже пьешь, не дожидаясь обеда? – спросила Кэтрин у Дэвида, когда Марита ушла.

– Да, – сказал он. – Но я не вижу в этом проблемы. Ведь я много двигаюсь.

– Когда я приехала, на стойке бара стоял стакан из-под виски.

– Да. Фактически я выпил два стакана виски с содовой.

– Фактически, – передразнила она. – Выражаешься как англичанин.

– Почему? Я не чувствую себя англичанином. Скорее уж лоботрясом таитянином.

– Меня раздражает твоя манера выражаться. Ты все время выбираешь такие слова…

– Я понял. Может, хлопнешь стакан, пока готовится харч?

– Не строй из себя клоуна.

– Хорошие клоуны смешат молча.

– А тебя никто и не называл хорошим клоуном. Да. Если тебя это не слишком затруднит, я бы чего-нибудь выпила.

Он приготовил три порции мартини, перелил их в большой кувшин со льдом и помешал соломинкой.

– А для кого третий мартини?

– Для Мариты.

– Для твоей возлюбленной?

– Для кого?

– Для твоей возлюбленной.

– Неужели ты произнесла это слово?! – сказал Дэвид. – Я не смел надеяться, что когда-нибудь услышу его из чьих-нибудь уст. Ты чудо.

– Самое обычное слово.

– Да, но только в литературных произведениях. Я и представить не мог, что у кого-нибудь хватит смелости употребить его в обычной беседе. Чертенок, не злись. А ты не могла бы сказать: «Для твоей смуглолицей возлюбленной»?

Кэтрин поднесла к губам бокал и отвела взгляд.

– Прошли те времена, когда я находила эти шутки забавными, – сказала она.

– Тогда давай вести себя пристойно, – предложил Дэвид. – Согласна? Лично я готов.

– А я нет. Вон идет твоя вечно юная и невинная. Я рада, что поимела ее раньше, чем ты. Дорогая Марита, скажи мне: Дэвид сегодня работал, прежде чем начал пить?

– Ты работал, Дэвид? – спросила Марита.

– Я закончил рассказ.

– И надо полагать, Марита его уже прочитала?

– Да, прочитала.

– А я вот не прочитала ни одного его рассказа. Я никогда не вмешиваюсь в его работу. Я всего лишь обеспечиваю ему финансовую стабильность, чтобы он мог раскрыть себя во всей красе.

Дэвид отпил глоток из бокала и взглянул на нее. Ее темное загорелое лицо оставалось лицом его прекрасной Кэтрин, прядь волос цвета слоновой кости, словно шрам, пересекала ее лоб. Но изменились глаза и губы. Они произносили слова, которые нельзя произносить.

– Мне думается, это очень хороший рассказ, – сказала Марита. – Начинается он странно, похоже на pastorale. А потом, незаметно, подкрадывается ужас. Словом, это magnifique[47].

– К твоему сведению, мы все здесь владеем французским, – заметила Кэтрин. – Так что ты могла нам поведать о своем эмоциональном потрясении целиком на французском.

– Меня глубоко взволновал этот рассказ.

– Потому что его написал Дэвид или потому что он в самом деле первоклассный?

– Мне важно и то и другое.

– Ну что ж, – сказала Кэтрин, – а по какой такой причине этот выдающийся рассказ не дали прочитать мне? В конце концов, я вложила в него свои деньги.

– Что ты сделала?! – спросил Дэвид.