Потом он спросил ее о Патруле. Нечто подобное она слышала, причем использовала для него слово, которым приполярные туземцы называют вообще все органы колониального управления. Значило оно: «хранители обычаев», или «стражи законов». Это название оказалось для Оскара как нельзя кстати, потому что ему так и не удалось объяснить повелительнице земноводных, что задачей Патрульной службы было не допустить войну; понятие «война» оказалось совершенно непостижимым для старой амфибии.
Но по консервативности склада своего ума она была естественным образом расположена в пользу организации, именуемой «хранители обычаев». С этой-то стороны и подъехал к старой амфибии Оскар. Он объяснил ей, что вскоре сюда начнут прибывать люди, сотни людей; по этому-то «великая мать многих» его собственного народа и послала Оскара с товарищами посланниками с предложением, чтобы сюда прибыла «мать» их народа, чтобы помочь в устранении разногласий между двумя народами.
Вот так, ненавязчиво, он заложил основы для последующей организации консульства, экстерриториальных судов и состоящей из землян — и
И только теперь он заговорил с «хозяйкой» о возвращении домой.
И… получил от нее предложение остаться в подземном городе навсегда в качестве «матери», представляющей его народ. (Слово, переводимое как «мать», употребляется у венерианцев для обозначения любого поста, связанного с властью или авторитетом; точное значение этому слову придают приставки, окончания и — главное — контекст.) От такого предложения Оскар на время лишился речи.
— Я просто не знал, — признался он позднее товарищам, — что ей сказать. В ее понимании она оказывала мне большую честь. Если бы отказался, я бы наверняка ее оскорбил и испортил этим все дело.
— Ну и как же ты выкрутился? — поинтересовался Текс. — Если, конечно, выкрутился.
— Думаю — у меня получилось. Я ей как можно дипломатичнее объяснил, что молод еще для такой высочайшей чести и действую в качестве «
— Наверно, это ее убедило.
— Думаю, она просто запомнила мое заявление, как один из моих аргументов в переговорах. Ты не знаешь Маленький Народ, они — высочайшие специалисты в ведении переговоров; когда будешь в Нью-Окленде, зайди как-нибудь в суд, ведущий межрасовые дела, и послушай. Получишь большое удовольствие.
— Не отвлекайся, — сказал ему Мэтт.
— А я и не отвлекаюсь, просто в этом самая суть. Они не дерутся, не воюют, они просто спорят, пока одна из сторон не сдается. Во всяком случае — сказал я ей — нам необходимо доставить Турлова к своему народу, где он получит нужную врачебную помощь. Вот это она поняла прекрасно и, уж не знаю в который раз, принялась сокрушаться, что ему не смогли помочь ее маленькие дочери. Но у нее было новое предложение, как можно попробовать вылечить нашего босса.
— Да? — спросил Мэтт. — Это как же?
Вопрос не был праздным: Мэтт сам назначил себя опекуном Турлова.
Он работал вместе с амфибиями-целительницами, которые сделали не приходящего в сознание лейтенанта предметом своей профессиональной заботы. Мэтт научил их измерять пульс и следить за дыханием; теперь в любой момент дня или ночи одно из этих нежных, этих заботливых созданий сидело на корточках возле постели Турлова, не сводя с него своих больших и серьезных глаз.
Похоже, их сильно удручала собственная неспособность добиться радикального улучшения состояния больного: лейтенант почти все время находился в коме, лишь изредка выходя из нее — это были единственные моменты, когда его можно было кормить и поить. Но и в эти редкие промежутки он не произносил ни одного слова, которое бы понимали кадеты. Мэтт с интересом обнаружил, что маленькие санитарки ничуть не стеснялись кормить беспомощного человека; они воспринимали неприятные, но необходимые действия с такой же смелостью и без малейших проявлений брезгливости, как и их земные коллеги.
Но Турлов не выздоравливал. Хотя и не умирал тоже.
— Между прочим, старушка предложила один решительный ход.
Кстати, довольно логичный. Она хочет, чтобы ее целительницы сперва разобрали на части голову Берка, чтобы посмотреть, как она устроена. После этого они могут прооперировать босса и вылечить его.
—
Текс, тот просто пришел в восторг. Он смеялся так громко, что в конце концов задохнулся и принялся икать; пришлось лупить его по спине.
— Ой, мамочки, — наконец сумел проговорить он. По щекам его текли слезы. — Какая прелесть. До чего хочется посмотреть на Вонючкину морду. Ты ему еще не сказал?
— Нет.
— Чур я ему говорю первый.
— Я думаю, не стоит ему про это рассказывать, — возразил Оскар. — Зачем бить лежачего?