Рахиль

А в газете – ну, вообще, ничего. Шаром покати. Хоть бы про футбол что-нибудь. Или про Пугачеву.

Вдруг за окном как шарахнет. Наталья в прихожей ойкнула.

– Опять стреляют?!!

И мне через дверь кричит:

– Коля! Что это? Снова путч? Стреляют – слышишь? А ты ничего не говорил!

– Это дети, – сказал Кузнецов. – У них карантин. Все школы из-за гриппа закрыты. Поэтому они взрывают китайские петарды у вас во дворе. И вообще по всему городу. Я пока шел от метро, два раза бабахнуло. Очень страшно. Неожиданно потому что.

– Идиоты! – сказала Наталья.

– У нас дома уже все переболели, – добавил Кузнецов. – Две девочки и один мальчик. Еще до карантина.

– Твои дела семейные никого здесь не интересуют! – крикнул я из-за двери. – Сиди и помалкивай!

А потом думаю: «Чего это Наталья там с ним стоит? Шибздик, конечно, но кто его знает».

Приоткрыл дверь и говорю:

– Иди-ка сюда.

Она посмотрела на меня и скрестила на груди руки. Волосы на висках слиплись от пота.

– Может, хватит оттуда выглядывать?

Я ей повторяю:

– Иди сюда.

Не очень таким громким голосом.

Но ей уже начихать. Даже на негромкий голос. Хотя обычно пугается.

– Сам иди. Я собралась в ресторан – я раздеваться не буду!

Я говорю:

– На-та-лья.

Она отвечает:

– Че-го-о?

В те же три слога.

Я думаю: «Ну, теперь понесло. Не успокоится, пока не прижмешь как следует. Думает – если жопа красивая, то перед ней все будут хвостом вертеть. Наивная, как президент СССР Михаил Горбачев. Ничего, жизнь научит».

Но не при этом шибздике. Сейчас уйдет, тогда побеседуем.

Я дверь прикрыл, но сам от нее не отхожу. Даже если тихо будут говорить, все равно услышу.

Но они говорят нормально.

– Зажигалочки не найдется? – Натальин голос.

– Вот, пожалуйста.

Чирк-чирк.

– Спасибо. Вас не угостить сигаретой?

– У меня есть.

– Тогда курите. Чего мы будем здесь просто так время терять?

Я думаю: «Ловко придумали. Заняли мою прихожую и курят как у себя дома».

Кузнецов говорит:

– Если вы собирались куда-то идти, вы идите. Я один могу тут посидеть. Потом уйду и дверь за собой просто захлопну. Я знаю, как она закрывается.

– Ага, размечтался! – кричу я через свою дверь. – Может, тебе еще денег дать? Шутка.

– Нет, денег не надо. То есть надо, но у тебя я не возьму.

– Гордый?

– Да нет, не особенно. Просто твои деньги мне не нужны.

Я говорю:

– Гордый… А знаешь что?

Он говорит:

– Что?

Я говорю:

– Гордость фраера сгубила.

Он говорит:

– Я знаю. Только мне непонятно – кто такой «фраер».

– А это – много будешь знать, скоро состаришься. Тебе еще долго сидеть? Мы правда опаздываем.

– Пятнадцать минут.

– Ну, сиди. Только, смотрите, пепел там на пол не сыпьте! Наталья, может, снимешь пальто и пройдешь сюда?

– Мне здесь нормально.

Я думаю: «Ну, подожди. Сейчас этот шибздик уйдет».

Они еще покурили молча, и потом Наталья ему говорит:

– Ладно, я поняла… Это у вас ритуал какой-то… Рыцари плаща и кинжала… Вы, типа, масоны, что ли? Последние из могикан… Чук и Гек… Или как там его? Чингачгук?

– Да нет, что вы, – говорит он. – Все далеко не так поэтично. Виноваты перчатки Леонида Ильича Брежнева.

– Чьи перчатки?

У Натальи от удивления даже голос чуть-чуть изменился. А, может, она просто затянулась сигаретой в этот момент. Так бывает. И голос сразу становится такой ватный.

– Генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров.

Она помолчала и потом говорит:

– Не поняла.

А он:

– Да в этом нет ничего интересного.

Но Наталья – человек любопытный.

– Нет, нет, подождите! Как это – ничего интересного? При чем здесь Брежнев? Я не понимаю. И перчатки его при чем?

Я думаю: «Расскажет или не расскажет? Мемуарист долбаный».

Он помялся и все-таки рассказал:

– Я в середине семидесятых работал в одном институте. Занимал должность доцента. И к нам приехал Брежнев зачем-то. Ректора, кажется, награждать. И он там ходил по коридорам, кашлял и заглядывал в аудитории. А потом вдруг начал всем пожимать руки. Даже студентам. Но перчаток не снял. В перчатках со всеми здоровался. Может, ему холодно было, я не знаю… А на следующий день я в деканате пошутил по этому поводу. Сказал голосом Брежнева: «Нас голыми руками не возьмешь». Передразнил… То есть, ну, глупость совершенная… Просто за язык потянуло… Мне даже в голову не могло прийти, что это крамола. К тому же я был уверен, что вокруг только друзья… Десять лет уже там отработал… Начиная с лаборанта. Но кто-то куда надо написал письмо, и очень скоро в институте появился ваш… я имею в виду – Николай Михайлович. Он был тогда еще молод и, кажется, в чине старшего лейтенанта.

– Капитана! – крикнул я.

– Ну, капитана, – согласился Кузнецов.

– Слушай, может, закончим вечер воспоминаний?

– Нет, мне интересно, – сказала Наталья. – Рассказывайте, что было потом.

– Да ничего особенного, – ответил он. – Обычная в таких случаях рутина. Для Николая Михайловича, я уверен, это дело вообще было ужасно скучным. Не надо ни за кем бегать, ни в кого не надо целиться из револьвера.

– Револьверами не пользуются уже давно! – крикнул я.