Раквереский роман. Уход профессора Мартенса

Я рассказал ей, что, во всяком случае во время моего пребывания там, граф Сиверс ходил и хлопотал без какого бы то ни было заметного затруднения и вообще произвел на меня впечатление человека жилистого, привыкшего много двигаться и все еще подвижного. В ответ на мои слова она Раздраженно пожала плечами в знак того, что мой рассказ как бы не нужен, даже несколько неуместен и вообще ее не касается, и отослала меня. Однако спустя некоторое время, Уже в начале октября, когда какие-то кустари, не зарегистрировавшиеся на мызе, переселились в город и спьяна устроили там дебош — стреляли из ружей и разбили окна почему-то именно у верного Крудопа, госпожа вызвала меня к себе прямо с урока географии и, дрожа от ярости, продиктовала мне жалобу, по форме — все так же самой императрице, как их положено писать. Однако подобные жалобы рассматривают и по их поводу выносят решения разные начальники из губернского управления, в отдельных же случаях — а в данном наверняка — сам губернатор?.

Письмо было гневное. Факты имели место. Окна у Крудопа разбиты (и несколько недель оставались в таком виде, хотя собственные окна стекольщик мог бы застеклить в один день). И следы пуль были видны на стенах. А Сандер с Кишки, о котором госпожа писала — «мой весьма порядочный работник», — один из самых гнусных подлиз и шептунов на мызе, — когда подмастерья бесчинствовали, каким-то образом оказался на улице перед домом Крудопа, и осколок свинца угодил ему в ягодицу. И жена одного из лейтенантов Кексгольмского полка действительно недавно прежде времени разродилась, но то ли во время стрельбы, как утверждала моя госпожа, то ли за несколько дней до того, что имело бы значение только для адвокатов. Основной пункт жалобы был следующий: «В подобных обстоятельствах я прошу Всемилостивейшую Императрицу, разумеется, не только о заключении под стражу и наказании троих вышепоименованных негодяев, но и о том, чтобы в этот так называемый город, в этот поселок, в это скопище мазуриков ради охраны жизни честных подданных, для поддержания порядка и защиты моего неопровержимого dominium plenum по повелению Ее Всемилостивейшего Величества было бы без промедления прислано достаточное войско». Подписано:

Unserer Allergnadigsten Kaiserlichen Majestat alienin' tertanigste Magd Baronne und Landratin[42] такая-то…

Из-за этого письма я зашел к Розенмарку. В сущности, я мог пойти к Рихману. И через него об этом письме тайными путями стало бы известно наиболее деятельным умам в городе. И все, что возможно, было бы предпринято.

Я имею в виду нескольких купцов: Талквиста, Кнаака и самого Розенмарка — плюс еще господ из фогтейского суда. Но у Рихмана я встретил бы только Шлютера и какаду. А у Розенмарка я надеялся увидеть Мааде и, может быть, перекинуться с нею несколькими словами. Хотя бы для того, чтобы самому разобраться в своих чувствах.

Серым промозглым октябрьским вечером — последние кроваво-красные кленовые листья в парке дождь вдавил в грязь — я вошел в зеленый дом. И правда, я увидел Мааде: она мелькнула со свечой на пороге между большой комнатой и второй.

— Здравствуй, Мааде!

— Здравствуй… Иохан в своей рабочей комнате.

— Мааде, как ты живешь?

— Ты же видишь. И знаешь. Иди теперь. Я буду кормить ребенка. — Она закрыла дверь.

Иохан выслушал мое сообщение о письме госпожи Тизенхаузен и проворчал:

— Значит, Кексгольмского полка ей уже мало?

Я сказал:

— Ну, Кексгольмский полк пришел и ушел. Ему нету дела до города. Была бы крыша над головой. А она для поддержки своей власти требует сюда охранные войска. Не с пушками, как в полку, а с ружьями и нагайками. Особенно — нагайками. И знаете, вполне могут прислать.

— Думаете?

Я кивнул. По правде говоря, тем усерднее, что подозревал: не связывала ли эти бесчинства незнакомых беглых подмастерьев и трактирщика некая подпольная нить? Скажем, причинная связь в виде двух-трех рублей и пары кружек пива? О да, моя мысль расправила крылья, и я, как умел, досаждал Иохану за то, что он обладал Мааде.

— Взгляните, она пишет — не знаю уж, по шаблону или по недомыслию, — она пишет хулиганы. Из-за хулиганов губернатор и пальцем не шевельнет. Но если это прочтут в Таллине, а читать будут люди опытные, так они сразу же поймут, что у нас в Раквере происходит: что здесь ломают и грабят дома самых преданных мызе горожан. Здесь мешают рожать офицерским женам. А стреляют здесь в кого? В самых лояльных людей! Официально все это, разумеется, бесчинство. Это всегда самая простая Формула. Но так пишут только в отчетах. По смыслу же — это бунт против власти. Скажем, незначительный, но бесспорный. И мне представляется, господин Розенмарк, что на этом фоне недавний пожар мызского трактира тоже выглядит серьезнее. А вам не кажется? Особенно поскольку именно сейчас в Таллине это дело повисло в воздухе. И теперь очень легко сказать: в Раквере уже жгут дворянские и казенные дома, ведь это так? И я нисколько не удивлюсь, если на следующей неделе нам на шею посадят усмирителей.