Усердно работая локтями, к митингующим студентам продрались мужчины в штатском – все, как на подбор, высокие, плечистые и хмурые. Даже без формы было понятно, что это – оперативники МООП СССР.
«Вместо свободы – новые аресты…»
Привезенцев с грустью наблюдал за тем, как оперативники быстро и профессионально скручивают и уводят демонстрантов прочь, подальше от зорких объективов телекамер – чтобы не портили тщательно выстраиваемую общепринятую правду своей. Несколько мгновений спустя толпа сомкнулась, а «Урал» Альберта и Привезенцева проехал мимо. Догадаться, что ждет протестующих в дальнейшем, было совсем нетрудно – те же обвинения в нарушении порядка.
«А ведь они просто хотели, чтобы другие их увидели и тоже вышли с плакатами в поддержку людей, сражающихся за свободу. Тех людей, которые сидят в камерах за то, что пытались отстоять свое право быть услышанным. Но… не в этой стране. Или, по крайней мере, не в это время…».
Привезенцев снова обернулся и посмотрел на «Волгу», едущую за ними. В одном из рюкзаков, который лежал в багажнике, был спрятан дневник режиссера.
«Что в нем? Истина? Или всего лишь мое видение мира? Как сложно порой отличить одну правду от другой…»
Владимир Андреевич уже знал, что запишет в дневник, едва вернется на Сахалин:
«Ралли «Родина» неожиданно оказалось тяжелым, но полезным экспериментом. Партия, сама того не подозревая, извлекла нас из плена наших «скорлуп», в которых мы живем, и позволила увидеть нашу страну во всей ее «красе» – увы, только в кавычках.
До чего же коварно все устроено!.. С экранов телевизоров нас убеждают, что все хорошо, что мы высочайшими темпами приближаемся к нашей главной цели – коммунизму. И мы охотно верим голубым экранам. Верим, что везде хорошо, а отстает только наш городок – ну не добралось до него еще благо, но уже скоро, скоро…
В развенчивании этого мифа – подлинная и единственная польза ралли «Родина». Теперь я знаю, что это не только мы отстаем, это ВЕЗДЕ В СОЮЗЕ ТАК. Просто русским свойственно мечтать и надеяться, поэтому мы охотно съедаем новую порцию басен, которые нам скармливают. Горько это признавать, но мы будто застряли в каком-то безвременье, и нашим мукам нет начала и не видно конца. Полагаю, если бы я, только-только вернувшийся с фронта, получил возможность взглянуть на жизнь в далеком шестьдесят седьмом, то я бы несказанно удивился, что за эти двадцать два года в глобальном смысле ничего не поменялось.
Почему так? Сложно сказать. Наверное, потому что проще смиряться, чем идти наперекор судьбе. Да и судьба тех, кто шел наперекор, известна и весьма незавидна. Поэтому мы все молча продолжаем строить коммунизм. Крепостного права уже нет, но мы все равно – рабы. Сейчас допишу и пойду корпеть над пленкой, отснятой в нашем путешествии. Надо ведь поддерживать этот чудесный миф – что у нас в стране все прекрасно – иначе народ, не дай Бог, начнет оглядываться по сторонам и делать собственные выводы…
Хотя я уже понял – не начнет.