А пока музыканты на трибуне ударили туш, и стройный хор мужских голосов затянул гимн:
Вскоре его подхватила вся площадь, и Привезенцев поймал себя на том, что тоже тихо подпевает другим.
* * *
Питер встречал нас хмурым небом, затянутым бледно-серыми облаками, но мы не обращали на погоду особого внимания. Цель, к которой мы так стремились на протяжении последних трех недель, была как никогда близка.
«Интересно, что бы написал в своем дневнике дед, если б имел возможность повторить ралли вместе с нами? – подумал я, глядя на придорожную лесополосу. – Наверное, лишний раз убедился бы, что мы до сих пор существуем в безвременье, где фактически ничего не меняется».
Редкие птицы приветствовали усталых путешественников робким пением.
«Обидней всего, что в целом ничего кардинально в лучшую сторону не поменялось… и как жил народ на каторге испокон веков, так и рефлекторно продолжает жить. Казалось бы – железный занавес пал, езжайте, узнавайте мир… но ментальные границы ведь так просто не отменишь. Нас давно приучили, что там – плохо, что там мы чужие, что нас там не ждут. А если даже мы сможем убедить себя попробовать, государственный аппарат настолько усложнит выезды за границу, что всякое желание ехать отпадет. Вот и сидят все по норам – так проще, дешевле и вроде бы спокойней…»
Единственное светлое пятно – я в очередной раз убедился, что в мотосообществе чертовски много хороших людей. Сколько раз нас выручали в пути наши товарищи из разных клубов! И все помогали не ради выгоды (денег так никто в итоге и не взял) – все делалось исключительно из уважения к нам и к самой идее «Ралли Родина». Поспособствовать выполнению этой миссии было для многих любителей мотоциклов в радость. И мы знали, что если однажды кому-то из нас позвонит тот же Комбат, мы обязательно поможем. Просто потому, что так надо.
К тому моменту, как мы выехали на Дворцовую площадь, стало постепенно смеркаться, и наши близкие, дежурившие у подножья Александровской колонны, зажгли на мобильных телефонах фонарики. Мы объехали площадь кругом под радостные крики детей и аплодисменты жен и друзей, после чего заглушили моторы наших мотоциклов и пошли обниматься с родными после долгой разлуки.
Первым делом я пожал руку Саше Никифорову. Мы верили, что он успеет к нашему приезду, и он успел.
– Как ты, старик? – спросил я.
– Терпимо, – с грустной улыбкой ответил он. – Потом поговорим, тебя вон жена с детишками уже ждут.
– Как скажешь, – кивнул я и, похлопав его по плечу, пошел к семье.
Дети сразу бросились ко мне на шею, и я, смеясь, опустился на корточки, чтобы им легче было меня обнимать.
– Бородатый такой, – проведя рукой по моей щеке, сказала Маша. – Совсем одичал?
– Не совсем, – хмыкнул я, целуя детишек. – Вас, видишь, узнал…
– Ну ты хоть доволен? – спросила Маша. – Повторил маршрут деда…
– Повторил, – шумно выдохнув, кивнул я. – А вот доволен ли…
Собираясь с мыслями для ответа, я скользнул взглядом по Александровскому столбу – памятнику великой победе Александра I над Наполеоном. Наверное, организаторы ралли шестьдесят седьмого года неслучайно провели финишную черту именно здесь: как ни старались советские деятели откреститься от царского прошлого, не признавать значимость триумфа над французами они не могли.
«На этих победах, на патриотизме все вокруг и держится. Мы одолеем любого врага, мы – сильны, мы – одна шестая часть всей суши… вот только почему в мирное время мы так наплевательски относимся к тем богатствам, которые имеем или обрели? Почему при нападении собираемся воедино, сражаемся за Родину, а когда угрозы извне нет, междоусобицами разрушаем страну изнутри?»
– Поехали к морю? – с тоской сказал я, обращаясь к друзьям.
– А прыгнуть, как мы хотели? – напомнил Денис.
– Ах, да, точно! И как я забыл? – хлопнув себя по лбу, воскликнул я.