Рамаяна

Айодхьи царем, Амбаришей, для жертвы, угодной
Бессмертным богам, уготован был конь благородный.

Но Индра из стойла украл скакуна, и, услыша
Об этой пропаже, разгневался царь Амбариша.

Айодхьи властителя жрец укоряет верховный:
«Ты худо смотрел за конем, государь безгреховный!
Богам обреченный, украден скакун чистокровный.

Не станут бессмертные боги внимать пусторечью:
Верни жеребца или жертву найди человечью!»

В дорогу отправился царь, чтоб восполнить утрату.
За жертву он тыщу коров предназначил в уплату.

Он грады, селенья, лесные обители видел,
В которых спасенье нашли святожители,— видел.

Он, горы и реки минуя, в долину спустился.
Однако никто на такую награду не льстился.

Тем временем бросилось в очи Айодхьи владыке
На склоне горы Бхригутупги жилище Ричики.

С тремя сыновьями разумными, с доброй супругой
Ричика премудрый владел этой ветхой лачугой.

Правитель к нему обратился с почтительной речью:
«Я жертву бессмертным богам обещал человечью!

Троих сыновей беспорочных счастливый родитель,
За тыщу коров одного мне отдай, святожитель!»

Ричика ответил: «Оставь себе стадо коровье,
Хотя бы стотысячным было его поголовье!

Владыка Айодхьи! Мне глаза дороже мой старший,
И первенца я не отдам за подарок монарший».

А женщина молвила: «Старший — мужчине дороже,
Но матери отпрыск милее, который моложе!

Мне Шумана, младший, великая в жизни отрада,
И чадо свое не отдам я за царское стадо!»

Меж старшим и младшим рожденный, сказал Шупашепа:
«Отец любит старшего, мать любит младшего слепо.

Тогда сам собою вопрос разрешается трудный:
Поскольку я — средний, бери меня, царь правосудный!»

За среднего сына, его здравоумьем довольный,
Дал перлов и злата родителю царь богомольный.

При этом к сияющим перлам и чистому злату
Обещанных тыщу коров он добавил в уплату,

Смышленому юноше сесть повелел в колесницу,
И царские кони обоих помчали в столицу.

У рощи священной коней осадили с разбега:
Красивую местность правитель избрал для ночлега.

Меж тем Шунашепа узрел Вишвамитру, что рядом
С другими святыми был занят вечерним обрядом.

Голодный и жаждущий, на расстоянии пяди,
Узрел он внушительный облик великого дяди.

Вконец опечаленный, бледный, почти без понятья,
Царю Вишвамитре упал Шунашепа в объятья:

«Я продан за стадо коровье и горстку жемчужин.
Откуда мне помощи ждать? Никому я не нужен.

Постылое чадо, — не старший, не младший, но средний,
Богам обреченный, лишенный надежды последней! —

С мольбой продолжал Шунашепа, в глаза ему глядя: —
Опорой мне стань, сердобольный и любящий дядя!

Как сына спасает от гибели добрый родитель,
Ты должен спасти меня, праведный царь-святожитель.

В делах благочестья не смею мешать Амбарише!
Однако обресть я хочу долгоденствие свыше.

Айодхьи властитель, — пускай совершает он требу.
Святая заслуга дорогу откроет мне к небу».

Сказал Вишвамитра, исполнен участья и ласки:
«Ты в Пушкаре, роще священной, живи без опаски!»

Созвав сыновей, изронил он премудрое слово:
«Потомство свое мы рождаем для блага людского.

Тому в подтвержденье сегодня представился случай:
Мы юношу можем спасти от беды неминучей.

Отшельника сын, он явился сюда, как изгнанник,
Но дорог мне, дети мои, как любимый племянник!

И волю того, кто сейчас пребывает со мною,
Исполнить вам должно, хоть собственной жизни ценою

Став жертвою богу Огня, пусть одно мое чадо
Поможет царю Амбарише в свершенье обряда.

Пусть Агни суровый увидит в нем веры укрепу.
Вдобавок от гибели мы защитим Шунашепу.

Спасая и тело его, и безгрешную душу,
Я клятвы своей пред лицом божества не нарушу!»

Но царские дети, не внемля его наставленьям,
На мудрое слово отца отвечали глумленьем.

И, вызвав насмешки других сыновей Вишвамитры,
К нему обратился тогда Мадхучанда злохитрый:

«О царь благосветлый, безмерна твоя добродетель!
Своих отвергая, ты сыну чужому радетель.

Впадая с людскими законами в противоречье,
Ты собственным отпрыскам выказал бесчеловечье,

Тому уподобясь, кто пищей пожертвует вкусной
Затем, чтоб отдать предпочтенье собачине гнусной».

Вскипел Вишвамитра, внимая сему срамословью.
От гнева глаза палились у подвижника кровью.

Придя в исступленье, он всвм сыновьям без изъятъя,
Как Васиштхи отпрыскам, вслух изрекает проклятья:

«За то, что моим наставленьям внимать не хотели,
За злые слова, что власы поднимают на теле,

На свете прожить суждено вам десятки столетий,
Собачиной мерзкой питаясь, как Васиштхи дети!»

Коль скоро с отцовским проклятьем покончено было,
Предстал мудрецу Шунашена, бродивший уныло.

И тут же заверил несчастного сына Ричики
В сердечной приязни своей покровитель великий.

«Запомни, — сказал Вишвамитра, — с той самой минуты,
Когда, ощущая на теле священные путы,

Сандалом натертый, в багряных венках и одежде,
К столбу Адидевы прикручен — есть место надежде!

На пальмовых листьях тебе начертал я два гимна.
Когда заповедный огонь воспылает бездымно,

Ты Паваке пой славословья, хвали Шатакрату
И честь непременно воздай его младшему брату!»

Подвижника слово для юноши было священно.
Два гимна твердил наизусть Шунашепа смиренно.

«О Индра среди государей! — царю Амбарише
Сказал он. — Престол твой блистающий — неба превыше.

Не мешкай теперь, святомудрый: коль скоро преграду
Тебе устранить удалось, мы приступим к обряду!»

И царь в колеснице примчался великоблестящий
Туда, где алтарь помещался, укрывшийся в чаще.

Затем у жрецов испросил Амбариша согласье
И жертву свою подготовить сумел в одночасье.

Он знаки и символы сам разместил в окруженье,
Как этого требует Агнц святое служенье.

К столбу Адидевы веревкою был конопляной
Прикручен отшельника отпрыск в одежде багряной.

Едва отошел от святого столба Амбариша,
Как ветер поднялся, бездымное пламя колыша.

Стал юноша Паваку славить, хвалить Шатакрату
И честь по заслугам воздал его младшему брату.

Громов повелитель доволен был пуджей успешной,
Великим богам угодил Шунашепа безгрешный.

Ему, ублажившему трех небожителей кряду,
Они долголетье теперь даровали в награду.

Властитель Айодхьи особенно рад был обряду.
Царю Амбарише за то, что явил благочестье,
Счастливое было ниспослано свыше предвестье.