Ранее известная как Америка

Как выяснилось, рай находился в сорока пяти милях к югу от Каньона Макдоналдс-Хаятт™, по дну которого до сих пор струился поток отборной мочи из реки Колорадо. Местное население насчитывало около 2000 постоянных жителей. Они сбегали из временных лагерей, приплывали на каноэ из утонувших в болотах земель близ Старого Нового Орлеана, где никто не жил, кроме кайманцев[127]. Там был веселый круглолицый drook[128] из Российской Федерации и тощие ребята с мутными глазами, бледные, как светлячки, все еще вздрагивающие после психологической травмы, полученной в Стартапах[129] Сан-Франциско.

Была даже горстка беженцев из-за океана, где жили так же паршиво, если не хуже. Испания, где отчаявшиеся родители отдавали детей более состоятельным соседям, отправила сюда три семьи. Старые страны, разодранные в клочья бомбардировками десятилетия назад, отправили еще пару десятков. Каким-то чудом – невзирая на пиратов плоти, океанских сборщиков тел и русские подлодки, превратившие половину Атлантики в зону военных действий, – они добрались сюда, в центр прежних США, чтобы начать все сначала.

Женщина, которая вернула меня с края гибели, была родом из Синопек-ТеМаРекс аффилиэйтед. Ее звали Сьюзен, и она родилась на равнине, в местности, которая тогда называлась Иллинойсом и где ее семья в течение нескольких поколений занималась фермерским хозяйством. Ее дедушка с бабушкой сколотили состояние во время первой волны популярности быстрорастущих сельскохозяйственных культур и потеряли все, когда кукуруза стала настолько агрессивной, что обнажила почву и принялась пожирать дома. Обо всем остальном позаботилась череда торнадо. Она видела, как ее собственного отца задушили агрессивные побеги люцерны, и бежала на юг, где до нее дошли слухи о так называемой утопии, возникшей на костях Пыльного Котла. Сьюзен вывела меня на улицу, чтобы я мог бегло осмотреть Уолден. Я был все еще слишком слаб, чтобы уходить далеко.

– Не понимаю, – удивился я. – Я думал, река Колорадо высохла.

– Так и было, – подтвердила Сьюзен. – Давным-давно. То были засушливые годы; все слышали рассказы о той поре. Когда налетел «Ной-второй», я была маленькой девочкой и жила в Альбукерке. Я помню всех тех беженцев, которые пришли, когда засуха усилилась: они были покрыты белой пылью, давились от собственных языков и шатались от обезвоживания. Они считали, что с Аризоной покончено, и обсуждали строительство стены.

Она покачала головой и протянула руку, чтобы коснуться остроконечного листа томата, растущего у нее на веранде. Сам того не желая, я ее отзеркалил. Я был почти уверен, что моя рука пройдет сквозь него (что непременно случилось бы, будь мы на Дороге из желтого кирпича).

На мгновение она замолчала. Здесь, в Уолдене, поглощенном растительностью и туманом от подземной системы орошения, солнце казалось вполне сносным. Откуда-то со сквозняка долетали ноты.

– Забавно, как все устроено, – сказала она. – Баланс. То, как что-то новое рождается благодаря разрушению. Думаю, это называется эволюцией. – Она отвернулась от помидорных грядок, и мы двинулись дальше. – Ты ведь слышал о ядерном фрекинге в Дакотах?

– Конечно, – ответил я.

Она улыбнулась.

– Начав бомбить Баккеновскую формацию, они обнаружили новые залежи нефти и, само собой, новые месторождения природного газа. А еще растрясли землю. Я слышала, что землетрясения в Айове и Канзасе длились по несколько дней. Появились воронки. Неудивительно, что Небраску выставили на продажу[130]. Я слышала, она превратилась в сплошную гигантскую карстовую воронку. И все эти подземные толчки наполнили бассейн реки новыми запасами воды. Их не так уж много, но нам хватает.

Жители Уолдена спокойно обходились без электричества, если не принимать во внимание то немногое, что им требовалось для эксплуатации водопровода («утопия невозможна без туалета со смывом и холодного душа») и нескольких оборудованных «устройств для корректировки окружающей среды»: наружного освещения, охлаждения механизмов и систем орошения. Вся необходимая электроэнергия поступала от возобновляемых источников энергии, таких как ветер и сам климат пустыни; они даже усовершенствовали хладореагент, который имитировал относительную плотность холодного воздуха. А еще, по ее словам, уолденцы не ели ничего, что содержит химические добавки, гормоны, заменители или синтетические вещества.

Это все равно что заявить, что жители Уолдена не дышат воздухом, ведь на самом деле химические добавки, гормоны, заменители и синтетические вещества и были едой.

– Что же вы тогда едите? – спросил я, надеясь, что она не ответит – личинки или, того хуже, трупы, гниющие в одной из братских могил Аризоны.

– Натуральную еду, – ответила она.

– А, ясно, – сказал я. – Натуральная еда™. Ну конечно.

– Не Натуральную еду™, – сказала она. – А натуральную еду… Еду, которую мы выращиваем сами.

– У вас есть собственные агрофирмы? – Я никогда не слышал, чтобы в фермерских городках было собственное производство продуктов питания.

Она покачала головой.

– Нет-нет. Еду, которую мы выращиваем в земле.