Ранее известная как Америка

– Тебе бы надо что-нибудь поесть, – сказал он, и я, сняв визор, увидел, что он выгружает из своего рюкзака Готовые обеды™. Он встряхнул один, чтобы усилить действие химических ароматизаторов. – Ты должен поддерживать свои силы.

– Я не голоден, – сказал я, и он пожал плечами. Он разорвал упаковку ногтем большого пальца, и шипение ароматного пара вызвало стремительный взрыв воспоминаний. Я вспомнил, как Билли Лу пытался научить меня уравнениям, когда мама задерживалась на работе, таким простым примерам, как a + b = 7, и то, как он все время пытался заставить меня увидеть внутреннюю красоту этого уравнения.

«Значение одного зависит от значения другого, – говорил он. – Простой вопрос дает бесконечное число ответов. Как видишь, даже в математике все взаимосвязано».

– Должен сказать, что бывали моменты, когда я не смел надеяться, что мы заберемся так далеко, – сказал Малыш Тим. – Один или два этапа нашего пути были совсем голяк. – Он начал есть, беря еду пальцами и бросая твердые кусочки через плечо.

– Да, но пока что рановато вести подсчет удачным поездкам. – Я отвернулся, стараясь не обращать внимания на хруст его челюстей.

– По ту сторону от этих башен будет настоящий разгром, – сказал он. – Если тот тип, который дал мне зацепку, сказал правду насчет банка семян, наверняка найдется много других аферистов, которые попытаются его заполучить. Не говоря уже о том, сколько боевиков НДС поставили охранять этот пирог. Мне придется действовать быстро и по-умному.

– Тогда уж лучше сразу сдавайся, – сказал я. Ничего не мог с собой поделать. Рамми ушла. От пустынной прохлады мои яйца липли к телу.

Тим облизал пальцы и искоса посмотрел на меня.

– Ты какой-то дерганый, – заметил он. – Ты что, нервничаешь?

– О нет. Нисколечко. Полагаю, что сторожевые башни и снайперские прицелы тут просто для украшения.

Тим нахмурился.

– Похоже, что нет, – сказал он после паузы. – И все же не стоит волноваться о том, что может случиться в дороге.

– В этом-то все и дело, Тим, – сказал я. А затем, едва он выплюнул кусочек расплавленного пластика, я добавил: – Забудь об этом. Я не знаю, почему вообще пытаюсь с тобой разговаривать. Большую часть времени ты несешь какую-то бессмыслицу.

– А, так значит, теперь ты пытаешься говорить со мной о смысле? Пытаешься вырвать из пугала соломинку? – Тим посмотрел на меня своими большими золотыми глазами. У меня было такое ощущение, будто он надо мной насмехается, будто за этим пустым взглядом тупицы кроется кто-то действительно умный. – Да ты же ищешь опоссума вверх тормашками, друг мой. И так ты его не найдешь.

– Видишь? Видишь? Какого еще нахер опоссума? Почему ты никогда не можешь говорить нормально? – Барнаби пускал слюни мне на бедро, бормоча сквозь сон. Я оттолкнул его, он проснулся и уставился на меня. – Или эту штуку тоже вырезали из твоего мозга?

Это стерло улыбку с лица Тима. И я внезапно почувствовал себя отвратительно.

Прежде, чем я успел извиниться, он подался вперед и так сжал мою рубашку в своем гигантском кулаке, что чуть было не свернул мне шею. Он прижал меня так близко к себе, что мы едва не столкнулись носами.

– Хочешь поговорить по душам? Что ж, ладно, Траки. Я поговорю с тобой по душам. – Тон его голоса изменился и стал таким, каким я его никогда не слышал. Он стал очень низким и в то же время более пронзительным, будто в одно мгновение Тим отбросил всю свою низинно-кайманцевскую протяжность. – Ты ходишь и ноешь, как ободранная белка, о том, какой в этом смысл, что все это значит, зачем мне это надо, почему я? Ну так вот же он, пацан. Смысл. Он прямо перед тобой.

Мы были в паре дюймов друг от друга. Его глаза были огромными, яркими, с прожилками вен и напоминали желтую луну, омываемую канцерогенными ветрами. Его дыхание обдало меня теплом с запахом имитации животного. Время остановилось. Там были лишь я и Тим. Капли пота, выступавшие на наших лбах, скатывались, отмечая проносившиеся секунды жизни.