Ранее известная как Америка

– Черт возьми, Траки, – это было первое, что она сказала; она так интенсивно болтала в воздухе хвостом, что я инстинктивно отпрянул, и только потом вспомнил, что она была всего лишь голограммой. – Я проверяю почту каждые пять минут и уже начинаю сходить с ума. Пожалуйста, маякни мне и дай знать, что с тобой все в порядке. – Ее кошачьи усы заметно колебались, будто провода, раскачиваемые штормовым ветром. – Блэкаут был вызван чем-то серьезным, и голографический купол, от которого я заряжала нашу солнечную батарею, перестал работать, и поэтому я берегу аккумуляторы. – В канале возникли какие-то помехи, и ее изображение резко исчезло, а затем вновь появилось. – Дай мне знать, что ты уже получил то мое сообщение, хорошо? Я зайду проверить, как только смогу. Мне невыносимо думать о том, что ты, непонятно где, с какой-то ходячей русской бомбой замедленного действия «на хвосте».

«Русская бомба замедленного действия». От этих слов по моей спине побежали влажные струйки ужаса.

Я мгновенно отыскал ее предыдущее всплывающее окно и резко щелкнул на него. Возникла еще одна голограмма с трехмерным изображением Эвалин, где та выглядела еще более нервной: вся ее шерсть встала дыбом.

– Траки, это я. Как видишь. Я очень надеюсь, что ты вскоре увидишь это сообщение. Слушай, я тут думала о Рафиковой и о том, что она тебя изводит. О том, что она всегда умудряется узнать, где ты появишься. Я провела фишинговую атаку на всю ее шабашку (обмен мозгами, серверы разума, подмена, – называй это как хочешь). Надо сказать, вся эта затея дала мне подсказку. – Она вздрогнула. – Короче, я тут подумала, с какой же легкостью она смогла прицепить к тебе одну из своих живых марионеток. Ну, то еcть насколько хорошо ты знаешь компанию, с которой путешествуешь? А что, если один из них нашпигован нервными центрами Рафиковой? Подумай об этом. Будь осторожен. И напиши мне в ответ, ладно?

Она исчезла вместе с флешбэком к теме письма, оставив меня пристально смотрящим на свои входящие сообщения. Я неловко потянулся, чтобы выключить визор. Пальцы онемели. Свинцовый холодок пробежал по всему моему телу.

«Насколько хорошо ты знаешь компанию, с которой путешествуешь?»

Каким же лопухом я был. Ну что за хренотень.

Внезапно я увидел все четко и ясно: Малыш Тим, появившийся, как по волшебству, в тот самый вечер, когда мы прыгнули в скоростной поезд. Тим, аферист, которому никогда не удавалось ничего продать и который рассказывал большую историю о банке семян в Сан-Франциско, в которую не поверил бы даже Соломенный человек. Тим, чей лоб рассекал большой толстый шрам, быть может, от процедуры Соломления, конечно, а может, оттого, что он был подключен к МыслеЧипу™ с момента своего появления.

Время от времени я замечал, что Тим смотрит на меня каким-то странным взглядом. Как будто внутри него был кто-то еще и этот кто-то озирался по сторонам.

– Нам пора, – сказал я Барнаби. Было еще рано, туман только начал сгущаться, но у нас не было выбора. Я был уверен, что Тим улизнул лишь затем, чтобы обрушить на наши головы чертову тучу русских. – Нам пора идти.

Он вздрогнул.

– Мы не можем сейчас идти. Загрязнение воздуха достаточно сильное. И, кроме того, мы должны подождать, пока Малыш Тим не…

Я схватил его за волосы на подбородке, и он взвизгнул.

– Послушай меня, Барнаби. – Я вспотел от приступа паники, хоть и дрожал от холода. – Ты должен выслушать меня очень внимательно хоть раз в своей жалкой жизни. У меня нет времени тебе объяснять. Но ты должен довериться мне или игра окончится для нас обоих. Ты понял?

Взрыв оставил от коренной породы зубастые глыбы. Cердце бешено колотилось в груди, а я карабкался вверх по склону до тех пор, пока не уткнулся носом в песчаный вал. В последний момент я вспомнил, что надо снять с головы визор: если бойцы на другой стороне демилитаризованной зоны увидят хотя бы отблеск лунного света на моих линзах, они откроют стрельбу и превратят мою голову в распущенную Сыр-косичку™.

Я подождал, пока зеленое облако желчного вида не проплыло над луной, а затем осторожно поднял голову, чтобы прикинуть, какие у нас варианты. Вид был не слишком хорош: тысяча ярдов равнины, усыпанной однородным щебнем, а по другую сторону – десятифутовая бетонная стена и приземистые верхушки штатных сторожевых башен.

– Мы ни за что не доберемся туда. – Голос Барнаби, прозвучавший поблизости, едва не заставил меня повалиться на землю. Он без проблем взобрался вверх по склону.

– Пригнись. – Я рывком поставил Барнаби на колени, и он раздраженно заблеял. Он был прав, но с этим ничего нельзя было поделать.

Остаться здесь – на верную гибель, отправиться в путь – опять же на верную гибель[161].

– Говорю тебе, это самоубийство, – сказал Барнаби.

– Да, но такова жизнь, – огрызнулся я. – Одно сплошное харакири. Кроме того, мне казалось, что последней страницей твоих мемуаров будет благородная смерть.

Дыхание Барнаби веяло теплой затхлостью мусора. Прошло какое-то время, но он молчал.