Оно открыло свою пасть и впилось зубами в мою рубашку, вытаскивая меня на воздух. Задыхаясь, я вынырнул на поверхность. Прежде чем я успел снова погрузиться под воду, Барнаби перекинул меня через спину, словно седло, удерживая лицом к небу.
Бормоча и ругаясь, он повернул в сторону берега. Так что я качался на поверхности воды, словно прилипшая ракушка, крепко держась за хвост Барнаби, чтобы не быть сброшенным волнами.
– Я думал, ты умеешь плавать, – проворчал он.
– Я тоже, – ответил я, выплюнув два больших глотка грязной воды. Теперь, когда зеленый туман окутал нас со всех сторон, мы могли быть в двадцати футах от берега, или же в двадцати милях.
На мелководье Барнаби сбросил меня. Его так сильно трясло, что, попытавшись встать, он снова упал в волны прибоя. Теперь настала моя очередь его поднимать – мохнатая масса, дрожащая и измученная, была удивительно легкой в моих руках. Я вынырнул на мелководье, и мы оба рухнули на берег. И так мы и лежали, тяжело дыша, держась друг за друга, ожидая, когда рассеется туман, – наконец-то мы добрались до берегов Сан-Франциско.
Часть VI
Сан-Франциско
45
Мы проснулись, когда городские бедняки вышли из своих палаточных городков, чтобы искупаться и заняться своими делами на песке. Укрытые от пролетающих над головой беспилотников густым утренним туманом, мы прокрались вглубь острова, мимо сорокафутовых дренажных насосов, которые занимались откачиванием воды из центра города, и мимо морских ворот. Огромный складской район, где крошки из НДС проходили обязательную службу в инкубаторах, был отмечен на горизонте пунктиром, напоминая огромные рябые гнезда.
Лица, которые я видел в окнах, окутанных туманом, были бледны, как ленточные черви, и ослеплены той внутренней пеленой, которая присуща людям, долго зависающим в виртуальной реальности и сетевых порталах. Я где-то читал, что жители НДС покидают свои дома реже, чем кто-либо еще на континенте, и потому целое поколение фантомных мальчиков зависит от армии курьеров, которая кормит их и одевает, а еще от случайных визитов заботливых медсестер, которые промывают им пролежни.
Наше счастье, что на улицах было больше химических цветов, чем пешеходов. У меня не было профиля в системе, и, поскольку НДС санкционировали имплантируемое программное обеспечение вместо визоров, первому же встречному, который бы меня просканировал, стало бы ясно, что я не местный.
Мы шли, Барнаби и я, оба смертельно уставшие, подавленные из-за всего того, что я рассказал ему прошлой ночью. Потеря рюкзака (и всей нашей наличности) сильно меня огорчила, и пока мы рылись в мусорных контейнерах в поисках съестных припасов, мне пришлось бороться с желанием заплакать. По крайней мере, силы НДС сдерживали Рафикову и ее Советскую армию – мы больше не слышали ни звука бомбардировщиков.
Мне было больно из-за Тима и оттого, что я доверял ему. Мне было больно из-за того, что я расстался с Рамми, и оттого, что я не попрощался с ней как положено, как она того заслуживала.
Больше всего на свете я устал от путешествия, устал от борьбы, я готов был покончить со всем этим. Даже заключение под стражу не казалось мне таким уж плохим делом, за исключением одного нюанса: я никогда не поцелую Эвалин в реальной жизни. И все же я хотя бы смогу наконец поспать в кровати.
Мы потратили целый день на то, чтобы пробраться через развалины Миссии, которая все еще была восстановлена лишь наполовину, через мешанину сейсмических убежищ и реабилитационных центров для зависимых от виртуальной реальности, где дрожащие пациенты жевали свежак на огороженных патио и изо всех сил пытались щуриться от естественного света, – и через долину Ноя, на чьих изогнутых склонах незаконно проживали десятки тысяч рабочих, которые ежедневно совершали челночные визиты туда и обратно до базы «Лагуна-Хонда». Все вокруг было помечено логотипом вооруженных сил, от опреснительных установок до уставных госпиталей.