Ранее известная как Америка

Сама база представляла собой обширный комплекс, уходящий в холмы в конце Маркет-стрит и простирающийся до самого парка площадью 64 акра, который в настоящее время использовался в основном как посадочная площадка для ВВС. Этот комплекс был окружен электрифицированной изгородью, увенчанной короной из колючей проволоки, на случай, если, поднявшись по ней, вы не превратитесь тотчас в бекон. У охранников в башнях было серьезное тактическое преимущество, а еще оттуда хорошо просматривалась долина, по крайней мере, когда ветер развеивал часть тумана. В остальное время они полагались на тепловизоры (я видел мерцание инфракрасной подсветки во мгле).

Теперь нам предстояло лишь найти способ, как попасть внутрь.

Мы укрылись в мусорном баке старого переулка, где под ногами хрустели десятилетней давности флакончики из-под ознобина. Я расчистил себе немного места от мусора и вытащил из кармана куртки «Путеводитель афериста». К счастью, он пережил это плавание, и даже чернила не потекли, пусть даже некоторые страницы слиплись. Мне потребовалось немного времени, чтобы просмотреть записи, но, наконец, я нашел упоминание Сан-Франциско. Как обычно, пришлось сильно прищуриться, чтобы разобрать смысл всех этих статичных надписей, но довольно скоро я погрузился в чтение.

Сан-Франциско – не самое подходящее место для сбыта, с учетом того, что половина его жителей – это, в основном, затворники, но это прекрасный город для рытья в мусорных баках.

…военная база «Лагуна Хонда» похожа на мошонку большого города, осеменившую остальную часть Сан-Франциско своими технологиями и чрезмерно завышенным самомнением…

Главная проблема с населением, состоящим из одних затворников, – это даже не снижение рождаемости и не увеличение потребления электроэнергии: это пердеж… Вот почему городские власти построили под этими улицами более двухсот миль вентиляционных каналов, которые всасывали грязный воздух от самых злостных загрязнителей и перекачивали его за океан: самые навороченные пердежные трубы в мире…

– Этот запах такой же, каким я его помню, – сказал Барнаби. Оказавшись так близко к восстановленной лаборатории, он затосковал по прошлому. – Такой же букет из океанского рассола, метана и мочи, смешанных с маленькой толикой LCD-кристаллов.

– Ты не можешь учуять запах LCD-кристаллов, – сказал я.

– Могу. Они сожгли моего отца в одной из больших мусоросжигательных печей и выбросили в море. Каждый раз, когда ты делаешь вдох, вероятно, ты вдыхаешь частичку его меха.

Я затаил дыхание до тех пор, пока не мог больше этого выносить.

– Надеюсь, умирать не больно, – сказал Барнаби. – Думаю, это пугает меня больше всего. У меня никогда не было высокой терпимости к боли.

Плохое предчувствие кулаком сжало мои внутренности.

– Не думай об этом, – сказал я. Барнаби был моим другом. Конечно, он был надоедливым другом, но все же другом. Но я потеряю и его. Быть может, таков закон Нового Света и то единственное, что позволяет всем сплотиться: нельзя ни к чему привязываться.

– Ничего не могу с собой поделать. – Барнаби тяжело вздохнул. Я только что увидел, каким же худым и старым он выглядит. – Некоторые люди говорят, что нельзя постичь небытие смерти.

– Смерть придет тогда, когда придет, – сказал я, как идиот.

– И для меня это неизбежно, – сказал Барнаби. Он выдавил из себя улыбку. – Думаю, сразу же, как только ты найдешь путь через эти ворота. Но полагаю, – быстро добавил он, – я должен быть благодарен. Смерть за столь благородное дело едва ли можно считать смертью. Ведь моя смерть спасет мир.

– Будем надеяться, – ответил я. – Но порой мне кажется, что благороднее было бы с ним покончить.

Барнаби презрительно посмотрел на меня.

– Мир всегда двигался к своему концу, Траки, – сказал он. – До сих пор, как ты мог заметить, ему не удавалось финишировать. Вполне возможно, что истекающий кровью мужчина находится в нескольких минутах от смерти, но не исключено, что он всего лишь порезался во время бритья. Нельзя просто подойти и пристрелить его.

Это было справедливое замечание. Поэтому я снова переключил свое внимание на «Путеводитель афериста» и, должно быть, прочитал каждое слово по сто раз, пытаясь выжать из текста свежую идею: