Ранее известная как Америка

Мы побежали. Козел наступал мне на пятки, продолжая бормотать: «Все хорошо, все хорошо, мы не умрем». Рамми вырывалась вперед, время от времени возвращаясь назад, подать знак – «чисто». Все это было похоже на «Мир в огне: апокалипсис», разве что было совсем не весело. Я все ждал, что нас вытащат из темноты люди Теннера Блайта, что раздастся резкий треск артиллерийского огня или же внезапная пуля пробьет мне ребра, вот только на этот раз поблизости не было менеджеров по здравоохранению, чтобы ее извлечь.

Как только мы добрались до конца платформы, тревога затихла. Металлические ворота открывали доступ к лестницам, которые вели вниз, к старому железнодорожному депо. Издалека ветшающие дома, старые предприятия и сгоревшие коробки заброшенных торговых центров походили на кожу старой цивилизации, прилипшую к воротнику нового города.

Козел миновал ворота, и я поспешил за ним. У Рамми было больше всего проблем. Она была стара, и прорезиненные суставы клинило. Но она все-таки справилась, мы вместе спустились по лестнице, и в наступившей тишине слышались звуки наших шагов.

Железнодорожное депо было забито старым хламом. Нам приходилось быть осторожными, чтобы не наступить на какой-нибудь шприц, и потому мы продвигались вперед медленно. Наконец, мы добрались до полосы тротуара, которая поворачивала на запад, и пошли уже по ней.

Тишина ничуть меня не успокаивала. Чем дальше мы удалялись от Лилиан, тем больше становилось не по себе. Если сигнализация сработала на нас, нас бы уже обнаружили. Но почему тогда не было преследования? Понять этого я не мог.

Разве что сирена сработала не из-за нас.

А это означало, что появится кто-то еще.

* * *

Время от времени в Кранч 407 штормовые ветры с запада сдували красную дымку, и дюжина ядовитых вихревых потоков загазованного воздуха сталкивалась определенным образом. Тогда мы могли увидеть, как сияют звезды над Пригорком. В такие ночи мы все устремлялись на крыши, рассаживаясь там так плотно, что достаточно было одному из нас пернуть, чтобы столкнуть другого вниз.

Моя мама не отличила бы созвездие от кенгуру, но это не мешало ей выдумывать что-то свое. Она изобрела имена для целой тучи звезд: «Лопата с дерьмом», «Тампон», «Ракета», «Купальня для шлюх», «Какашка и болт». Каким-то образом ее имена стали общеизвестны. Даже крошки, которые никогда ее не встречали, в ясные ночи выкрикивали, что с крыши 22-С видны «Какашка и болт».

Но здесь, в БХИ Тех, звезды были видны отчетливей, чем я когда-либо видел. Даже не задумываясь, я определил «Купальню для «шлюх», «Тампон» и все остальные созвездия, которым дала названия мама. Было странно осознавать, что те же самые звезды сияли там и до того, как на линии разлома произошли землетрясения и цунами смыло большую часть старой Калифорнии с побережья. До того, как Старый Нью-Йорк позеленел от мха и водорослей и поднимающиеся морские воды затопили Статую Свободы до самых ее сисек, а Нью-Йоркская Фондовая биржа превратилась в благодатную среду для обитания трехглазой рыбы и устриц, любивших полакомиться трупами. До того, как река Эксон-Миссисипи разом уничтожила сорок тысяч домов, когда прорвала дамбы. До того, как Техас открыл двери своего лагеря для заключенных и четыреста тысяч беженцев с побережья хлынули на север, чтобы испоганить свою жизнь в гниющем Временном лагере, некогда известном как Кентукки. До того, как взбунтовались дроиды, а Настоящие друзья© с севера закрыли свои границы для неграждан.

Подумать только, сколько всего изменилось для нас и как ничтожно мало – для неба.

Вскоре мы оставили Лилиан позади, и наступила тишина, если не считать нежного шипения шагов Рамми и ритмичного цоканья козлиных копыт по мостовой. Я не видел никаких следов пребывания бездомных, угонщиков и пройд, и никого из сотрудников знаменитой личной охраны Блайта, никаких патрулей из наемников или пятиэтажных пулеметных вышек.

Здесь не было ничего, кроме полей бизоновой травы, обширных грязных карстовых провалов; время от времени встречались дома, которые выглядели так, будто их унесло сюда торнадо (и, вероятно, так оно и было). Воздух вибрировал от пения насекомых. Комары размером с ноготь большого пальца продолжали жужжать с надеждой. Деревья хлопали нам своими зелеными ресницами. Это была такая зелень, какой я никогда раньше не видел, натуральная зелень, не окрашенная распылителем и не напечатанная из 3D-пластилина в яслях.

«То был не столько цвет, сколько осязание, – так однажды сказала мама, и в темноте мне послышалось тихое шипение ее электронной сигареты. – Словно держишь в руках что-то живое. Как тогда, когда я была беременна тобой и, прикладывая ладонь к животу, могла чувствовать, как бьется твое сердце».