После этого разговора на душе было тяжело. Мучали предчувствия. Нет, я не думал о смерти — просто ощущал: впереди нечто, подавляющее своей неопределенностью. И кто я со своими родителями в этом звездном круговороте, в который меня затянуло?
Чтобы как-то отвлечься от дурных мыслей, я решил пойти в спортзал. Вызвал Питера по внутренней связи, и предложил потренить вместе. С момента начала полета он никогда не отказывался от такого предложения. Впрочем, как и я.
Спортзал на борту был очень хорошо оборудован. Кроме полного комплекта блочных тренажеров с электромагнитными системами сопротивления, заменившими обычные веса, были даже снаряды для занятий с собственным весом. И свинцовые утяжелители, делающие тренировки совсем не скучными.
В зале был даже настоящий октагон, и мы не раз спаринговались. В условиях пониженной силы тяжести ключевое значение приобретала скорость реакции, а масса — наоборот, играла в минус, заставляя преодолевать инерцию. Питер был заметно массивнее. И старше. Поэтому проигрывал по очкам куда чаще, чем я. Хотя до нокаута, разумеется, ни разу не доходило.
Как следует пропотев, мы направились в раздевалку. Так получилось, что в тот раз мы перепутали шкафчики, вместе с ключами. Это было немудрено: раздевалка представляла собой идеальный квадрат с совершенно одинаковыми дверцами шкафов. Даже люк, ведущий в зал, был точно такой же, как тот, который вел в душ. Совершенная симметрия.
Открыв дверцу, я, наверно, секунд пять соображал, куда делась моя сумка со сменкой и полотенцем. И лишь потом обратил внимание на то, что находилось в шкафу.
Мне было известно, что такие шкафчики — это органическая часть американской культуры. Они пользуются ими со школы, и украшать их — естественная человеческая потребность. Вот и Питер не счел нужным в чем-то себя ограничивать.
На внутренней стороне дверцы была закреплена фотография молодого человека. Красивый смуглый парень. Очень спортивный. Видимо, где-то на пляже — он в одних плавках, а рядом — доска для серфинга. Уверенно глядит в камеру, а во взгляде… ну, нет — тут невозможно ошибиться: обожание и какая-то нежность.
— Да мы ключи перепутали! — голос Питера вывел меня из ступора, — держи свой. Бывает же!
— Ага, — кивнул я, и пролепетал: — бывает…
— Через час твоя вахта на мостике. В душе не задерживайся, — Питер улыбнулся мне, и деликатно оттеснил от своего шкафчика.
Я поплёлся к своему, чувствуя, как горят уши. Почему-то мне резко перехотелось полностью раздеваться в присутствии Питера. Не то, чтобы у меня были какие-то предрассудки. Но одно дело в теории проявлять толерантность, и совсем другое — быть голым в помещении с человеком, которого ты очень даже возможно интересуешь не только так товарищ по полёту. И, хоть до этого Питер никак не проявлял своих склонностей — я не был уверен, что смогу с ним продолжать тренировки.
После этого случая я целую неделю находил разные поводы, чтобы уклоняться от совместных тренировок. Даже пытался начать заниматься с Чжаном, когда Питер был на вахте. Но это было совсем-совсем не то: китайский полковник мог часами медитировать в самых причудливых позах, и оттачивать плавность движений при выполнении форм Цигун или Тайцзи. А я не очень силён был в таких вещах.
Наконец, Питер подошёл ко мне за завтраком в тот момент, когда Чжан был на дежурстве.
— Выкладывай. Что происходит? Я чем-то тебя обидел? Ты получил какие-то указания от руководства насчёт меня?
Я фыркнул. Потом посмотрел ему в глаза, и вздохнул.
— Присядем? — сказал я, указывая на столик. Я как раз успел приготовить себе кофе, и он стоял, исходя паром.
Вместо ответа Питер удобно уселся на стуле.
— Слушай, — я попытался собраться с мыслями, — понимаешь, какое дело. Я вырос в довольно консервативном месте. Я, в общем-то, в курсе, что мир давно изменился, и некоторые изменения точно к лучшем. Но некоторые мне принять всё еще довольно сложно. Так уж вышло. И, раз мы вынуждены долгое время делить одно не слишком просторное помещение — единственный выход, это уважать друг друга, и взаимные интересы. Будет меньше проблем, понимаешь?
— Ты о чем? — Питер выглядел растерянно. Он пытался поймать мой взгляд, но я не готов был глядеть ему в глаза сейчас.
— Не понимаешь?
— Нет! — он развел руками.
Я вздохнул.
— В общем, я совсем не против, что у тебя какие-то отношения с парнем, — наконец, решился я, — но понимаешь… мы в открытом космосе. Ещё и в одной раздевалке! Вот если бы среди нас была бы девушка — разве такое было бы нормально? В смысле, против своей природы не попрешь… а мне бы, повторю, не хотелось неприятностей.
Питер сначала округлил глаза в искреннем удивлении. Потом рассмеялся — весело и непринужденно.
— Ты решил, что я гей? — спросил он, отсмеявшись.
— А ты нет? — спросил я осторожно.