Раннее

– Я хотел тебе сюрприз сделать, – рассказывает Чикин. – Последние ночи совсем не спал, мы тут со специалистами сидели, думали, доводили применительно к твоему случаю. А ты тут – бабах! – и отчебучил. Твой мозг врачи уже собирались на свалку выбросить, но мы кой-чего исправили и подключили тебя к чемодану.

– Толик, ты не представляешь, что эта штука для меня значит. Постой… Так она за меня и думает?

– Она выполняет все недостающие функции твоего мозга. Только лучше, быстрее и надёжней. Я думаю, ты теперь не будешь страдать склерозом до ста лет включительно. Ладно. Вставай, одевайся, бери чемодан. Поедем к тебе домой, и я покажу, как всё это устроено.

* * *

– С помощью этой ручки ты устанавливаешь примерное время желаемого воспоминания. Точность – плюс-минус месяц, иногда чуть хуже. Если тебя интересует конкретный предмет, то есть все воспоминания, связанные с ним, ты нажимаешь эту кнопку и направляешь на него вот эту трубочку. Понял?

– Вроде да. А если я об этом предмете ничего раньше не знал?

– Ничего и не получишь.

– А что это за деления на ручке времени?

– Это всё условно. Где-то вот до этой чёрточки можешь вертеть, а дальше бесполезно – это момент рождения, а до него ты ничего не вспомнишь, хоть тебе по голове стучи.

– Ты уверен, Толик?

– А что?

– Да так…

* * *

Едва он ушёл, я закрыл глаза и начал вращать ручку времени от момента рождения до сегодняшних дней. Я, словно фильм, просматривал прожитую жизнь и пытался её беспристрастно оценить.

По-моему, я кое-что понял.

Теперь я знаю, почему мне не удалось тогда, во время игры, взлететь с вершины спиралевидной башни. Я расплатился со всеми. Даже с Исааком Ньютоном, который был виноват только тем, что заблуждался. Единственный человек, которого я не наказал – это я сам.

К чему винить всех, кто сделал меня таким, какой я есть? Ведь в этом мире всё зависит от меня, а значит, я сам тоже повинен в собственных страданиях. Более того, и в чужих страданиях тоже.

Слишком часто я не мог держать в узде собственное настроение и, напитавшись злобой, заполонял небо тучами.

Если я осознаю это до конца, если я по-настоящему раскаюсь и всегда буду помнить о результатах моих мыслей и действий, препятствий на моем пути уже не будет. Надо любить людей, Киж. По крайней мере, любить их больше, чем ты прежде это делал.

Я вращаю ручку в противоположную сторону. Она проползает отметку рождения, и я вижу россыпь хлебных крошек на мраморном полу дворца.

Это потому, что объектив машинки смотрит в раскрытое окно.

Все вы! Простите меня за то, что я забыл о своей природе. За то, что иногда я судил несправедливо. За то, что я ошибался.

Да, меня здорово изменил этот мир, и он свою вину осознал полностью. Но никто не безгрешен. Даже принц Киж. И поэтому он должен взять часть вины – пусть небольшую – на себя.

Я гляжу в зеркало и вижу там озорного, лет двенадцати, пацана с хитро поблёскивающими глазами и взлохмаченной шевелюрой.

Здравствуй, Киж!

Я направляю в зеркало объектив. Игра окончена.

29. Лолигд

Он шёл на меня, сжимая в руке ремень с огромной пряжкой. Чёрно-белые мраморные квадраты, составляющие пол, были скользкими, и я никак не мог остановиться и побежать в другую сторону. Лолигд, одетый в черную АХЕЗУ до пола, с глазами, горящими огнём, с всклокоченной бородой, цепко схватил меня за руку.

– Я поймал тебя, негодный мальчишка! Я ищу тебя весь день. Где ты был, отвечай!

– Я играл.

– Играл?! Но мои слуги обшарили дворец и не нашли тебя. Сейчас я тебе ещё и за враньё всыплю.

– Но я – принц Киж.

– А я пока что король. И меня не волнует, что принцев наказывать не положено. Ложись на диван и снимай штаны, паршивец!

Он сказал это точно так же громоподобно, как и в цепи моих повторяющихся снов. И я вдруг понимаю, что этот мир за время моего отсутствия стал мне совсем чужим. Ведь прошёл не день, нет – тридцать три с лишним года!

– Вы неправы, Лолигд, – говорю я. – Конечно, в этом мире вы главнее. Но кем бы я ни был – принцем или вашим рабом – вы должны меня беречь и уважать. Потому что я – человек. Я живу, я чувствую боль. А боль никуда не уходит. Она остаётся в моих снах, в памяти. В моём мозге. И потом, когда-нибудь, она выйдет на поверхность…

Лолигд стискивает мою руку и начинает выкручивать её, а потом толкает меня лицом на диван.

Но я не хочу, чтобы пряжка впивалась в мою кожу, с каждым ударом делая меня всё хуже и хуже. Я не хочу вновь наполняться жестокостью или равнодушием, обидой или ненавистью.

И поэтому я перехватываю ремень в воздухе и вырываю его из рук Лолигда.

– Да как ты смеешь, Киж?! – кричит он. – Ты мой сын!

– Если бы я был вашим сыном, – отвечаю я, отбрасывая от себя его волосатые руки, – я бы и правда не смог вам возразить. Но я – Владимир Сергеевич Соболев, которого кое-чему уже, к сожалению, научили.

Я отталкиваю его, и он растягивается на скользком жёстком полу.

Что дальше? Во всю стену – окно. На камине – подсвечник. Раздумывать нечего!

Я хватаю бронзовый подсвечник и со всех ног бросаюсь к стеклянной стене, за которой открывается панорама этого… как его…