Раннее, раннее утро

Первая часть моего плана удалась. Но вторая наверняка сорвется, потому что зависит не от Цаны, а от отца. Немного погодя он вошел в кухню и, как обычно, ни с кем не здороваясь, плюхнулся на свое место. Лицо и даже глаза у него были красные, но тем не менее он казался свежим, как огурчик, и в недурном настроении. В отличие от меня, он после пьянки всегда свежеет, морщинки разглаживаются и в глазах появляется почти человеческое выражение. Как и все коротышки, он выглядит моложе своих лет, в его шевелюре не найдешь седого волоса. Всего с месяц назад я обнаружил, что секрет не только в его здоровой горской натуре. Время от времени он прохаживался по вискам маленькой щеточкой, смоченной чернильной жидкостью. Я, конечно, быстренько спустил и то и другое в унитаз, но он обзавелся новыми. Я отправил их туда же, но он хамски обрушился на Цану, и мне пришлось отступить. Не стоило подводить бедную женщину.

Цана молча подала завтрак и отцу. Он так и не удосужился взглянуть на меня, будто меня не было ни в комнате, ни вообще на свете. Он энергично заработал своими здоровыми челюстями, желваки на скулах прыгали как живые. Лицевые мускулы у него хорошо развиты, и лицо всегда напряженное, как у человека, который вот-вот раскашляется. Зато взгляд у него отсутствующий, вернее, не отсутствующий, а лишенный выражения. Все же я думаю, что он лишь напускает на себя такой вид, потому что по природе он далеко не спокойный и тем более не хладнокровный человек.

— А кто это Лопе де Вега? — вдруг спросил отец. — Путешественник?

— Нет… Путешественник — Васко да Гама, — ответил я. — А тот — знаменитый писатель.

— Что же он написал?

— Много всякой всячины, — усмехнулся я. — В том числе около двух тысяч пьес.

— Ты это серьезно? — спросил он.

— Вполне серьезно.

Он немного подумал и пробормотал:

— Надо полагать, что тогда за них платили не так, как теперь…

— Это ты правильно полагаешь, — заметил я. — Иначе он написал бы лишь несколько, и притом отвратных.

Но отец мой никогда не поддается на словесные провокации, и теперь он просто замолчал, будто ничего не слышал. Подцепив ножом огромный кусок масла, он стал точными движениями размазывать его по ломтю хлеба. Его прожорливость всегда раздражала меня.

— Послушай, тебе не следовало бы злоупотреблять маслом и яйцами, — сказал я равнодушным тоном. — Возраст уже не тот.

Я знал, что всякий намек на возраст выводит его из себя.

— Почему? — сухо спросил он.

— Сплошной холестерин!.. Засоришь мозги!

— Выдумки врачей, — уверенно отпарировал он.

— Вот именно! — поддакнула Цана у него за спиной.

Но отец даже не взглянул на нее. Он никогда не удостаивает ее взглядом. И чтобы подтвердить свои слова, энергично навалился на бутерброд. Пережевывая кусок, он как будто успел что-то обдумать и добавил таким же уверенным тоном:

— По-моему, не цивилизация создала масло… Наоборот — масло создало цивилизацию.

Я с удивлением посмотрел на него — у него не было склонности к обобщениям.

— Ты думаешь?

— А как же?.. Где, по-твоему, родились самые великие умы? Например, Гете?.. Или Шекспир!.. В странах, где без сливочного масла не садятся за стол!

— Во всяком случае, ни в Дании, ни в Швейцарии пока что не родился ни один, — возразил я.

— Вряд ли!.. — усомнился он.

— Припомни и сразу согласишься.

Он снова замолчал. Конечно, откуда было ему припоминать!

— Послушай, папа, ты не дашь мне сегодня на вечер машину? — спросил я, когда мы вышли в прихожую.

— Зачем тебе?

— Прокатимся с приятелями в «Копыто».

В это время он надевал плащ, и мне не было видно его лица. Но когда он обернулся, оно не предвещало ничего доброго.

— Напьетесь там и свалишь ее в пропасть! — сердито пробурчал он.

Ответ был вполне в его духе — он даже не подумал, что вместе с машиной свалимся и мы.

— Я не буду пить.

— Кто тебя знает, — нахмурился он.

— Обещаю тебе, что не буду пить…

— Я отлично знаю, чего стоят обещания теперешней молодежи! — резко возразил он.

— Я говорю не о теперешней молодежи, а о себе, — ответил я. — Неужели я не твой сын?

До чего хорошо изучил я этого человека, который считает себя неразрешимой загадкой и на этом строит все свои расчеты! Он призадумался, но выражение лица его смягчилось. Как бы там ни было, но свое он никогда не признает плохим.

— Слушай, мой мальчик, дело в том, что сегодня вечером она мне самому нужна, — миролюбиво сказал он. — Мне надо съездить за город с иностранцами…

— Если по службе, почему тебе не взять служебную машину?

— А ты не учи меня, что делать! — строго отрезал он. — Завтра дам тебе машину.

— Хорошо, — уныло ответил я.

Вечно это окаянное «завтра»… Завтра — это уже не сегодня, — таков наш девиз. Правда, его придумал Страхил, которого мы потом выперли из компании, но девиз остался.

— А что там хорошего, в этом «Копыте»? — спросил отец.

— Ничего особенного… Играет польский оркестр. И, кроме бара, это единственное место, где танцуют твист.

— Экая важность! — презрительно бросил отец.