Раннее, раннее утро

— Миша, зачем обманывать друг друга! — с горечью промолвила она. — В сущности, ты сам себя обманываешь разговорами о детях… Просто пытаешься оправдать свою слабость.

— Как ты не понимаешь! — вздохнул он. — Знаешь ли ты, что это значит — посмотреть в глаза своему ребенку и сказать ему: я ухожу от вас навсегда!

— Почему навсегда?.. Ведь ты не умрешь… Ты будешь жить. И всегда будешь им отцом…

— Если отец ушел в другую семью, он уже не настоящий отец, — сказал он.

— Нет, нет, не убеждай меня… Дело совсем не в детях…

— Что ты хочешь сказать? — перебил он. — Ты думаешь, так, как сейчас, мне легче? Или удобнее?

— Ты добрый! — сказала она. — Ты жалеешь ее. И у тебя никогда не хватит мужества расстаться с ней… Ты думаешь, что это ее убьет…

— Ты не права, — сказал он дрогнувшим голосом.

— Нет, права, — сказала она. — Ты сам знаешь, что это так, но обманываешь себя, обманываешь и других. Ты надеешься, что так может продолжаться вечно… Или что случится какое-нибудь чудо и все разрешится само собой…

Он молчал, пораженный. Никогда она не говорила с ним так. А может быть, она права, он на самом деле такой, но только не сознавал этого? Быть может, он действительно в глубине души трус и подлец? Эта мысль ошеломила его, и он уже не слышал, о чем еще она говорит.

— Если это так, — внезапно перебил он ее, — нам лучше всего расстаться.

Она вздрогнула, но сказала холодным, ясным голосом:

— Да, так будет разумнее всего…

В этот миг в прихожей громко и настойчиво прозвенел звонок. Они испуганно переглянулись. Звонок надрывался изо всех сил, послышались глухие удары в дверь.

— Кто это может быть? — в страхе спросила Герда.

Она побледнела как полотно. Стук в дверь усилился, но голоса слышно не было.

— Странно! — пробормотал он, нахмурив лоб. — Ступай посмотри!.. Но не открывай!..

— А если милиция?

— Ничего страшного… За все отвечаю я.

Она встала и начала лихорадочно одеваться. «Нет, это не милиция, — размышлял он. — Но что это может быть? Наверное, где-то лопнула труба или же стряслось что-нибудь подобное». Герда вышла и секундой спустя снова ворвалась в комнату. Лицо ее было перекошено, она вся дрожала, будто налетела в темной прихожей на труп повешенного.

— Твоя жена! — хрипло выкрикнула она. — Умоляю тебя, иди к ней!.. Иди отошли ее! Ступай, ступай!

Помрачнев, он встал и принялся не спеша натягивать сапоги, а она в панике, в слезах твердила:

— Иди скорее, прошу тебя!.. Скорее, скорее!.. Ради всего на свете, не пускай ее сюда!

— Откуда ты взяла, что это она? — мрачно спросил он.

— По голосу узнала. Не пускай ее сюда. Прошу тебя…

Она все так же дрожала и смотрела на него с ужасом, словно в предчувствии смерти.

— Перестань! — сердито сказал он. — Нечего бояться!

Он поднялся. Тяжелые шаги загрохотали по коридорчику. Он подошел к двери и спросил:

— Кто там?

— Я!.. Открывай! — ответил хриплый женский голос.

Он открыл дверь. Перед ним стояла жена и глядела на него обезумевшими глазами.

— Ты с ума сошла? — сказал он.

Его взгляд приковал женщину к месту. Бешенство ее улетучилось, теперь она глядела на него со страхом.

— Дай пройти!..

Но голос ее дрожал, в нем не было силы. Не окаменелое лицо мужа испугало ее, а глаза, в которых притаилась смерть.

— Сейчас же уходи, — сказал он пустым голосом.

— Без тебя я не двинусь с места…

— Сейчас же уходи! — повторил он. — Я приду попозже…

Она все еще колебалась, и он резко отчеканил:

— И если я замечу, что ты следишь за мной на улице, ты никогда больше меня не увидишь!.. Понятно?

Голос звучал зловеще. Она попятилась, не промолвив ни слова. Захлопнув дверь, он постоял немного и вернулся в комнату. Герда, скрестив на груди руки, сидела на кровати и смотрела на него широко открытыми невидящими глазами.

— Ты слышала?

— Слышала, — сказала она. — Уходи, прошу тебя… Уходи сейчас же…

— Я уйду, — сказал он. — Но завтра я вернусь… Навсегда…

— Нет, не надо, не надо! — расплакалась она. — Уходи!.. Я не хочу, чтобы ты возвращался!

— Герда! — воскликнул он.

— Не хочу! Ты слышишь?.. Ты придешь, и она за тобой!.. Я не хочу ее видеть, мне страшно!

— Герда, возьми себя в руки! — сказал он.

— Я уже сказала тебе! Не могу! Сил нет! Мне страшно!

А он все глядел на нее, молчаливый и подавленный, и тогда она визгливо выкрикнула:

— Уходи же! Прошу тебя! Ты слышал?

Он надел фуражку, не торопясь затянул пояс, застегнул негнущимися пальцами все пуговицы на кителе. Больше он не смотрел на нее, он боялся на нее взглянуть. Медленно повернувшись, он направился к двери. Он надеялся услышать ее голос, услышать свое имя, но за спиной его было тихо. Двигаясь как во сне, он захлопнул за собой наружную дверь и стал медленно спускаться по лестнице. Надежда еще жила в нем: вот-вот послышится знакомый голос, и, глянув вверх, он увидит ее молящее, залитое слезами лицо.

Он вышел на улицу и остановился. Надеяться не на что. Он осмотрелся вокруг. Жена поджидала его на углу, под фонарем. Увидев его, она сорвалась с места. Но он, повернувшись к ней спиной, побежал в другую сторону.