Раннее утро. Его звали Бой

Мы шагали очень быстро. В конце красной дорожки висел черный занавес, который наполовину закрывал группу людей, стоявших перед длинным столом. А по другую сторону этого стола сидели трое мужчин во фраках.

— Ну что, Креветка, может, шоколад чуть-чуть подождет? Может, поиграешь в шарик, а?

— О да, дядя Бой!

Мы подошли к столу за занавесом. Стоявшие мужчины посмотрели на нас, а те трое, которые сидели, улыбнулись.

— Можно моей симпатии остаться со мной? — спросил дядя Бой.

— А она совершеннолетняя? — спросил, не переставая улыбаться, тот, который сидел в середине стола, и глаза его скользнули по моим коленкам, по вздутым рукавам свитера. Это он бросает шарик в углубление с нарисованными там цифрами и какими-то знаками, а двое других грабельками придвигали и отодвигали жетоны.

Я люблю игры, все игры, я играю с семилетнего возраста: с мамой и сестрами — в фараона, в желтого карлика, в рами. С Сюзон — в пьяницу. С дядей Боем — в белот, в покер; он научил меня играм, в которые играют в казино. А тут шарик, грабельки, жетоны, целый каскад веселых светлых звуков, фразы, звучащие, как молитвы: делайте ваши ставки, господа, ставки сделаны, ставок больше нет — конечно же, мне очень хотелось поиграть с дядей Боем. Он сказал мне: не расстраивайся, ты все равно будешь играть, и усадил меня на стул в коридоре, возле занавеса. А сам пошел в ближайший зал. Я слышала, как он сказал: жетонов на десять тысяч франков, пожалуйста, моя симпатия мне дорого обходится, мне надо выиграть очень много. Потом он вернулся ко мне, и в руках у него было полно жетонов.

— На какую цифру будем ставить, Креветка? Назови цифру.

Я быстро, очень быстро подумала, что ему двадцать пять лет, а мне одиннадцать, сложила цифры наших возрастов. Два плюс пять, плюс один и плюс еще один дают вместе девять.

— На девятку, дядя Бой.

— На девятку так на девятку.

И он опять исчез. Я слышала фразы, которые мне нравились: делайте ставки, ставок больше нет, а потом слышала звук шарика, прыгающего из лунки в лунку, и я подумала, что после каникул, в школе, когда матушка Дастье задаст нам написать сочинение о каком-нибудь событии, случившемся с нами во время летних каникул, я расскажу вот про это, как я играла в биаррицком казино. Шарик бежал, и его веселый стук перекрывал все другие звуки. Люди у стола стояли молча, так что мне даже пришла в голову мысль, что по сути стол для игры — это как бы немножко церковь, и тут сердце у меня подпрыгнуло, потому что я услышала слово «девять». Девять. Девять.

Больше я ничего не слышала. Девятка. Дядя Бой стоял передо мной. Он все поставил на девятку. Все жетоны. Он называл меня чудом, и красавицей, и своим амулетом, а потом вернулся в игровой зал, где слышался звук грабелек, сдвигающих жетоны. Я была счастлива. Даже больше. Я была на седьмом небе. Мне казалось, что на нас снизошла благодать, на дядю Боя и меня, что мы получили благословение от избравшего нас Бога, веселого, довольного и щедрого. Я была похожа на тех древних евреев, на которых посыпалась манна небесная, на Закхея, сидящего на своей смоковнице, я шла через Красное море, видела, как множились пять хлебов, ходила по воде вместе с апостолами, я была Жанной д’Арк, изгоняющей англичан из Франции, моя красная юбка казалась мне шлейфом, а вздутые рукава — воздушными шарами, и я думала о том, что когда-нибудь придет день и мне исполнится двадцать, и я буду такой же неотразимой, как певица дяди Боя, буду ходить в атласных брюках и в палантине из песцов.

Мы продолжали играть, и я продолжала называть числа. У меня все время возникали новые идеи: я использовала числа дней рождения, наш рост, наш вес, рост и вес мамы, номер нашего дома в Бордо, номер дома школы, количество писем, написанных мне Сабиной де Солль. И мы то и дело выигрывали. Иногда выигрывал только цвет, иногда везло потому, что играли четные или нечетные номера. Пять раз я угадывала число. Два раза девятку и по одному разу тройку, семерку и двойку. Я слышала, как смеялся дядя Бой, приговаривая: моя симпатия — колдунья, или: моей симпатии везет, и он прибегал из-за занавески, чтобы поцеловать меня. А потом спросил, не соглашусь ли я подождать его в «лагонде» полчаса, максимум минут сорок пять. Конечно, он бы предпочел, чтобы я была рядом, но, к сожалению, ему не разрешают. Взрослые люди глупые, а директор казино — вообще круглый идиот, в зале для игры в рулетку нет никакой занавески, чтобы я могла там посидеть, и мне не разрешают туда входить, это мне-то, лучшему игроку в мире!

— Понимаешь, Креветка, я должен воспользоваться твоим везением.

— Понимаю, дядя Бой.