Раннефеодальные государства на Балканах VI–XII вв.

Прокопию (с. 126) еще казалось, что славяне живут «рассеянно», что между их поселениями большие расстояния[80], по данным же Маврикия (с. 282, 286, 287), между деревнями славян, унизывавшими левые притоки Дуная, совсем незначительные пространства. Археология констатирует, что промежутки между группами славянских сел действительно невелики (от нескольких сот метров до нескольких километров)[81]. Это постоянные большие села оседлых жителей, и археология подтверждает, что славянам этого времени было уже знакомо и пашенное земледелие[82]. Здесь, в отдалении от двигавшихся вдоль левого берега Дуная полчищ кочевников и от имперских войск, обладавших возможностями быстрой переправы, и устроили славяне свои поселения, вели хозяйство и готовились к крупным походам на правый берег реки.

Казалось бы, вопрос об оседлости древних славян и об их основных занятиях (земледелии и скотоводстве) давно решен: накоплен огромный археологический материал по всему славянскому ареалу, датируемый VI–VIII вв.[83] Однако и ныне сохраняется мнение, что до переселения на земли империи славяне оставались кочевниками и лишь в ее пределах, под византийским влиянием, «цивилизовались», т. е. стали земледельцами[84].

Без полной ясности на этот счет невозможно дальнейшее рассуждение о социальной и политической структуре славянского общества в VI–VIII вв. Историческая наука уже давно установила определенную зависимость между степенью развития земледельческого хозяйства и степенью общественной зрелости занимающегося земледелием парода. Регулярное пашенное земледелие в качестве основы экономической деятельности представляет собою наиболее прогрессивную, динамичную систему (культуру земледелия). Только земледелие в эпоху раннего средневековья среди всех прочих видов хозяйства было способно обеспечить регулярность снабжения общества, а также появление стабильного прибавочного продукта как залога экономического и социального прогресса. Стихийные бедствия, военные разорения могли отбросить земледельческое общество назад, замедлить развитие, но не были способны, как правило, привести к гибели самой системы. Напротив, в подобных же условиях или в силу чисто случайных событий (гибель вождя, поражение в битве) происходил нередко распад союза кочевников и исчезновение самого их этноса.

Ни дорогое оружие, ни накопленные кочевнической аристократией богатства в виде стад скота или предметов роскоши не являются сами по себе свидетельством большего прогресса, чем формы жизни бедного крестьянина-земледельца. В истории земледельческого общества время военной демократии, когда война была источником богатства и социального возвышения за счет ограбления других народов, было лишь периодом, предшествующим оформлению государственности. В жизни кочевников грабеж и война, особенно — против земледельцев, оставались постоянным промыслом столь долго, сколь долго они оставались кочевниками. Формы организации хозяйства, быта, социального распорядка были здесь чрезвычайно консервативными, темпы прогресса исключительно медленными; переход к оседлости вел к глубокой трансформации всей общественной системы, к крупным сдвигам в идеологии, а порой и к потере прежнего этнического самосознания[85]. В связи со всем сказанным нельзя упускать из виду, что, несмотря на многократные вторжения в II–VI вв. в Европу кочевых народов (сарматов, гуннов, аваров, протоболгар и др.), ни один из них не создал устойчивого государственного образования (Гуннский союз и Аварский хаганат не достигли уровня государственной зрелости).

Дело заключалось отнюдь не в этнической принадлежности этих народов: не создали устойчивых государств в V–VII вв. и славяне, и такие германские народы, как даны, свионы, ругии и др. Решающую роль играли хозяйственно-культурный тип, степень социальной зрелости этноса. Отнюдь не случайно, что все наиболее ранние «варварские» государства возникли на землях Римской империи или близ ее границ, в контактных зонах, испытавших воздействие развитой цивилизации[86].

Поэтому следует рассмотреть все известия, давшие повод считать славян кочевниками, тем более, что таких данных немного.

Указывают на свидетельство Прокопия (с. 126, 127), что склавины «живут, ютясь в жалких хижинах, вдали друг от друга, и часто меняя, каждый в отдельности, область своего поселения», что быт их подобен быту массагетов (представляемых автором кочевниками), а нравы — гуннские, что живущие рассеянно славяне ранее именовались «спорами», и, по мнению Прокопия, будто бы поэтому можно считать, что у них много земли (земли же много необходимо, как говорит Лев VI Мудрый, прежде всего кочевникам. — Лев, с. 170). В своей «Тактике» этот автор, который, хотя и писал на рубеже IX–X вв., опирался на источники более ранней эпохи, сообщает, что славяне «жили, как кочевники, прежде чем переправиться через Истр и склонить свои выи под ярмо ромейской власти», а «грецизировал» их, т. е. заставил оставить прежние обычаи, Василий I (с. 172–173).