Ранняя осень. Повести и этюды о природе

«Час от часу не легче! — подумала она в смятении, приседая на край творила. — Неужели он наврал? Неужели… нет, нет!. У него глаза… правдивые-правдивые. Честные и правдивые. Нет, не мог обмануть меня Клим».

Серега снял заплечный мешок и, опустившись на корточки, достал из него буханку хлеба.

— Хватит, Степанида Ивановна, или еще подбросить? — спросил он. — Мне Нина приказала сначала к вам зайти, а я…

Тут Серега поднял на Степу глаза и споткнулся.

— Что с вами?

Пытаясь улыбнуться, Степа смущенно проговорила:

— Видать, Сереженька, большая я трусиха. А все гордилась в душе: «Я храбрая! Я храбрая!» А сказал ты про бежавшего бандита, у меня и сердце ухнулось в пятки.

— Ничего не понимаю, — пожал плечами Серега, все еще держа в руке свежую, поджаристую с одного бока буханку. — Вы что-то туманно начали изъясняться.

Все так же растерянно улыбаясь, Степа рассказала сбивчиво о неизвестном парне, ее неожиданном «постояльце».

— Говорите, Климом его звать? Из Жигульцов? — внимательно выслушав Степу, переспросил Серега. — А фамилия?

Подумав, Степа развела руками:

— Не помню. Нынче ночью бредил… я даже проснулась от его крика: «Нет, это не я… Ты убийца!» Сережа, честное комсомольское, он, Клим этот, никакого отношения не имеет к шайке воров!

— А его слова про убийство?

— Во сне это… к тому же больной человек. Думала, отлежится, а у него нога опухает. Я компрессы делаю. Помогут ли? Боюсь, без больницы не обойдется дело.

— Может, браконьер? Ружья с ним не было?.. В Жигульцах у меня есть один «приятель». Трижды уже задерживал. То за незаконную порубку, то… — не договорив, Серега положил на колени Степы хлеб и принялся собираться в дорогу.

— Ты куда? — спросила удивленно Степа.

— Надо в милицию сообщить.

— В милицию?

— Непременно, — кивнул Серега. — Ведь если он и не наврал вам, его уж ищут родные. Могут подумать: замерз.

— Подожди, чаем напою. Да и его, Клима, разбужу. Ты сам с ним поговоришь.

— Нет, нет. Вы ему пока обо мне — ни слова. — Серега посмотрел Степе в глаза. — Ни слова, договорились?

Снова успокаиваясь, Степа добродушно воскликнула:

— Ой, Сереженька, я тебя таким строгим никогда не видела!

Не слушая Степу, Серега надел на ноги лыжи, поправил малахай. И прежде чем отправляться в обратный путь, сказал:

— Под вечер еще наведаюсь к вам. И в больницу на минуту заскочу. Но машине «скорой помощи» по такому снегу не пробиться.

Серега давно уже скрылся за белыми от инея сосенками, вернулся Барс, провожавший его до конца поляны, а Степа все сидела и сидела на твориле колодца, сжимая в руках затвердевшую на морозе буханку хлеба.

Она не заметила даже бойкой синицы, смело опустившейся на край ведра, чтобы напиться прозрачной студеной воды.

Глава седьмая

Проснувшись утром от ноющей, тупой боли в ноге, Клим долго с недоумением оглядывал незнакомую избу, силясь припомнить все, что с ним было в минувшее время.

Вчера — или позавчера? — возвратись рано из клуба и не успев даже раздеться, он поругался с отцом, да как еще поругался!

— Браконьерством не желаю больше заниматься! Рыскай, иди, если тебе много надо! — кричал Клим от порога, глядя с ненавистью на отца, снаряжавшегося на охоту. — Я не хочу, как ты… я честно хочу жить!

Не слушая сына, отец угрожающе цыкнул:

— Заткнись, щенок! Собирайся немедля!

И тут, не помня себя, Клим исступленно выпалил:

— Я… я сейчас в Тайнинку в милицию отправлюсь. Сам сяду и тебя посажу!

С перекошенным от злобы ртом отец вскочил, не успев даже надеть на левую ногу валенка, и бросился к сыну, но Клим, проворно хлопнув дверью, уже несся по двору.

По улице громыхал, приближаясь, грузовик. Выбежав на дорогу, Клим поднял руку.

— Далеко? — спросил он незнакомого, притормозившего машину шофера.

— В Быковку.

— Подвезешь?

— Садись.

Клим вскочил в кабину, и грузовик покатил дальше. В свете фар мельтешили, искрясь, снежинки, нет-нет да и налетал боковой ветер.

— Опять зачало крутить! — проворчал шофер, закуривая. — А ты к кому в Быковку?

Клим замялся.

— Да мне не в Быковку… мне в Тайнинку надо.

— От нас до поселка рукой подать — полтора километра, — все так же ворчливо проговорил шофер. — Только зря на ночь глядя…

— Еще не поздно, — перебивая его, сказал Клим. — Солдату пройти полтора километра — пустяшное дело!

— Давно из армии?

— По осени вернулся.

Снова оглядывая чужую избу, до сих пор не зная, где он, под чьей крышей нашел приют, Клим подумал со вздохом: «Уж метелило, когда в Быковку прикатили. Водитель зазывал переночевать у него, да я не остался. На силенки свои понадеялся, а в лесу с дороги сбился».

Солнечные лучи, по-весеннему улыбчиво-радостные, заглядывая в оттаявшие окна, утомляли глаза, и Клим ежеминутно жмурился, сводя к переносице резко выделявшиеся на побледневшем лице брови. И всякий раз, едва закрывал глаза, видел отца с перекошенным от злобы лицом.

Чувство негодования к отцу впервые вспыхнуло в сердце Клима в тот день, когда тот без видимой нужды разорил гнездо ласточек под коньком крыши.