Ранняя осень. Повести и этюды о природе

В этот миг и раздался выстрел. Лось взметнул копытами и, ломая кустарник, рухнул в сугроб. Не успели еще ни отец, только что наповал уложивший матерого лося, ни сын, готовый нажать на курок, броситься к добыче, как на бугре появился человек.

— Стреляй! — приказал отец. — Иначе нам труба!

Трясущийся от страха Клим едва вскинул ружье, ничего перед собой не видя, как снова опередил его отец.

— Ба-аба! — с презрением бросил тот, не глядя на сына.

Четыре дня оставалось у Клима до конца солдатского отпуска, но отец не захотел дольше оставлять дома сына и наутро отправил его в Ульяновск в гости к Степаниде — старшей дочери.

На вокзале в Сызрани, взяв сына крепко за руку, отец сказал сурово, еле разжимая губы:

— Смотри у меня! Не распускай язык! Мы теперь с тобой одной удавкой связаны!

И, отстраняясь, щеря в улыбке большой рот, громко прибавил:

— Эко ты! Ну, и вертит. С утра вчерась солнце веселило душу, а с полдня как понесло… Добрый буран, ничего другого не скажешь!

«И зачем, слюнтяй, ты так психанул? Зачем пригрозил отцу милицией? — подумал Клим, осторожно передвигая на другое место правую ногу. — Что мне теперь делать? Домой возвращаться? Никому не желаю такой каторги! Да я и боюсь… ему ничего не стоит пришибить меня. У него, душегубца, рука не дрогнет».

Клим не слышал, как в сторожку вбежала разрумянившаяся на морозе Степа.

— Не спите, Клим? — спросила она, обдавая его нестерпимо жарким светом смеющихся глаз — что тебе омытые дождем крупные, но еще неспелые крыжовины. — У меня вам гостинец. Пеструшка моя — такая умница — первое яичко снесла!

Глава восьмая

Степа зажгла висячую лампу, протерла влажной тряпицей клеенку на столе.

«Надо бы Марго написать, да ладно, подождет. Отпишу как-нибудь на неделе, — почему-то внезапно вспомнив о письме Сидориной-Ватрушкиной, подумала она, доставая из кухонного шкафчика чайную посуду. — Что-то припозднился Серега. Али поленился еще раз тащиться на Старый кордон? Нет. Вот-вот, поди, заявится. Он своему слову всегда хозяин. Хорошо, что Клим после обеда снова заснул. Авось и помогут мои компрессы».

И она, неслышно ступая по широким, выскобленным добела половицам, понесла к столу поднос с чашками.

«Какая ж я дуреха! — корила себя Степа, готовя стол к ужину. — Сказал давеча Серега о бежавшем бандите, а у меня и мурашки по коже: «Уж не Клим ли это?» Смешно, правда? А мой «грабитель» похрапывает вон и в ус не дует. — И тотчас подумала о другом: — Днями непременно надо наведаться на кордон Черное дубье. Навестить Серегину Ниночку… До чего же славная пара! Сразу же после десятилетки поженились. Антипычу не пришлось долго уговаривать Серегу заступить в лесники на его место, хотя родители — и Серегины, и Ниночкины — настойчиво отговаривали, «Вы же не монахи, что за нужда в молодые-то ваши годы в ссылку отправляться в глушь лесную?» А они оба смеются: «Мы лес любим! Какая же это ссылка? У нас под руками приемник, телевизор. И книг целый шкаф». Милые ребята!.. Наверное, месяца через три или даже раньше Ниночка должна родить. Что бы мне «на зубок» ей подарить? Да и Зинке-чудинке… ей тоже надо готовить какой-то подарок».

И тут Степа тихо рассмеялась, вспомнив любимую поговорку Антипыча: «Сарынь на кичку!»

Поджидая Серегу, Степа включила транзистор, которым ее премировал прошлым летом директор лесхоза за посадки сосенок на месте бывшего Наподборенского бора. Передавали фортепьянные пьесы Шопена.

«Почитаю, — сказала она себе, присаживаясь к подтопку с романом «Воскресение» Льва Толстого. — От такой приятной музыки и на душе невольно светлеет».

* * *

Серега появился на Старом кордоне утром, поспев как раз к завтраку.

Вскакивая из-за стола, Степа всплеснула руками:

— Мы его к вечернему чаю ждали, а он…

— Прошу не журить шибко, — вешая рядом со Степиным ружьем свою двустволку, сказал суховато, без обычной шутливости Серега. — Закрутился, Степанида Ивановна. Зато привез вам последнюю новость: этой ночью поймали-таки бандита… того, что ранил старшину Пуговкина.

Степа с непонятной ей самой тревогой глянула на Серегу раз, другой. Он так заметно осунулся со вчерашнего дня… И тотчас с обычной своей заботливостью проговорила мягко:

— Чего же тебе, Сереженька, подать: картофельной запеканки или…

— Чаю. Только чаю, — попросил Серега, проводя расческой по волосам. Остановился у стола, возле молчавшего Клима. — Это вас Степанида Ивановна вызволила из беды?

Клим кивнул, опуская глаза и густо краснея. Через миг-другой кровь отхлынула от его лица, и оно налилось мертвенной бледностью.

Сереге показалось, что парень этот не просто стесняется незнакомого человека, а боится чего-то, словно на душе у него камень.

Когда Степа подала стакан крепкого чая, Серега сел напротив Клима.